Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

В надвигающихся сумерках я повернул обратно к городу. Дым уже развеялся, и все затихло. Случайно я увидел, как Томмазо проходил по опустевшей грязной улочке Борджо. Он сообщил мне, что нашел жилье на эту ночь, и похвастался раздобытым на ужин угощением — хлеб, кочан капусты, яйца и вино. Я спросил, дорого ли он заплатил, чтобы вернуть ему деньги.

— Платить не пришлось, — ответил он. — В лавке никого не было. — На лице его появилась мрачная усмешка.

— Теперь, кажется, все затихли, — заметил я.

А Томмазо сказал:

— Верно, мертвые не кричат.

ДОРОТЕЯ

Вот и наступил вечер. Еще днем я наглухо закрыла ставни, в тщетной попытке избавиться от доносившегося снизу шума. И теперь вновь распахнула их, надеясь услышать плеск морских волн.

Через час слуга спросил меня, не желаю ли я посетить полуночную мессу. Владелец дома оказался крайне набожным и полагал, что никого, даже узников, нельзя лишать возможности общения со Всевышним. Я не заглядывала в церковь с детства, но не раздумывая согласилась, благодаря судьбу за этот слабый проблеск свободы.

Я шла к церкви следом за хозяйской семьей, впереди слуг, а за ними следовали гвардейцы Чезаре. Город почти затих, хотя, проходя мимо госпиталя, я услышала стоны раненых, да иногда улицы оглашались храпом пьяных солдат, завалившихся спать прямо на скамьях перед входом в дома.

Последний раз я заходила в церковь в Урбино; тамошний неф вечно заполняли шлюхи, сплетники и ростовщики. Здесь, однако, я никого не заметила, лишь из пары исповедален доносилось тихое бормотание грешников. Я подумала обо всем, в чем могла бы сейчас исповедаться, и внезапно мне захотелось покаяться в грехах, но нет… одно их перечисление могло бы затянуться на целую ночь. Поэтому я смиренно прошла за набожным семейством к ряду скамей в задней части храма и с удивлением обнаружила, что предыдущий ряд полностью занят. Неужели жители Сенигаллии так религиозны?

Правда приоткрылась мне лишь тогда, когда во время латинской мессы люди начали рыдать. Потом священник упомянул о «наших утратах», и я поняла, что мы собрались здесь оплакать недавно умерших, помолиться об их душах. Опустившись на колени, я закрыла глаза. Я молилась за душу потерянного мной сегодня ребенка и умоляла Господа не дать умереть его отцу.

— Господи, спаси и сохрани жизнь Леонардо, — прошептала я, — и я всецело посвящу свою жизнь Тебе, никогда больше не попрошу Тебя ни о чем.

Когда я вновь открыла глаза, алтарное распятие озарилось странным ослепительным светом. Серебряную голову Христа окружил яркий золотистый ореол. Уж не ответ ли это на мои молитвы?..

34

Сенигаллия, 1 января 1503 года ЧЕЗАРЕ

Церковный колокол пробил двенадцать раз. Мой год завершился… кровавым триумфом. Annus mirabilis.[42] Да, год завершился моей победой.

Я отпустил верных слуг. Велел им отправиться в таверну и там напиться, а потом развлечься со шлюхами. Они просили меня отправиться вместе с ними, но я отказался. Мне предстояло еще решить много дел.

Меня волновало будущее, как обычно я заранее строил планы. Я отправил курьеров в Рим, Флоренцию, Венецию и Францию. Отправил гонцов также в Мантую, Феррару, Перуджу и Болонью.

Послания возвещали, что предатели схвачены. Послания сообщали, что они планировали убить меня. Послания предупреждали — НЕЛЬЗЯ ГНЕВИТЬ БОРДЖИА.

Призвав Макиавелли, я поведал ему историю. Он поздравил меня:

— Мастерская операция, мой господин. Идеально устроенная ловушка.

— Я же говорил вам, Никколо, что проучу их, наших врагов. Мои — схвачены, а ваши — пришли в смятение. Теперь, когда Синьория узнает, как я поступаю с врагами… может, они предпочтут стать моими друзьями?

После ухода посланника я подошел к окну. Вгляделся во тьму, скрывавшую громадный, незримый мир, ожидающий завоевания. Я ощущал себя богом. Я чувствовал себя новоявленным Цезарем. Ощущал себя покорителем горной вершины.

Я отправился в крепость. Спустился в темницу. Паоло увидел меня. Сотрясая прутья решетки, он визгливо завопил:

— Вы же дали мне обещание!

Я приблизился к его камере. Приложил палец к губам, утихомиривая его ярость. Потом провел пальцем по горлу. Его отчаянный крик тут же оборвался.

Мне хотелось повидать Вителлодзо. Факельное пламя высветило оставленные слезами полосы.

— Позвольте мне встретиться с его святейшеством, — взмолился он. — Пусть ваш отец дарует мне прощение за грехи.

— Вот уж не догадывался, Вителлодзо, что вы настолько религиозны, — рассмеявшись, заметил я. — Эй, Микелотто, вы знали о набожности Вителлодзо?

— Нет, — покачав головой, отозвался тот. — Зато я знал, что он вел себя как мерзкий развратник.

Он приготовил бритву. Достал кочергу. Достал клещи, молоток и гвозди.

— Дайте-ка мне ваш список, Вителлодзо, — сказал я.

Он недоуменно уставился на меня.

— Ваш мстительный список с именами будущих мертвецов. Тот, что вы таскали в кармане плаща.

Его взгляд помрачнел. Он молча протянул мне заветный листок бумаги.