Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса

— Гвардеец Тан. Охрана Хана Соло. Заключённый Соло требует привести его к принцессе Органе.

— Требует?

— Да, госпожа Джейд.

— Хорошо, — сказала Мара, — я иду.

Император, скорей всего, вне доступа, а Соло на особом положении. Что же. Особое положение в плену имеет свои минусы. И весьма существенные.

У Соло.

Мара Джейд безо всякой любезности на лице смотрела на заключённого генерала. Пять минут назад он бушевал и требовал свидания с принцессой. Сейчас он утих, но на его лице было агрессивно-наглое выражение уверенного в своих правах подонка. Уверенного потому, что Лея его любит, а Лея дочь Вейдера, и будущая ученица императора, и что она, конечно же, подтвердит его желание, и его придётся выполнить, потому что, если она узнает, что он хотел придти, а его не пускали, она будет недовольна, и что вообще раз его, Хана Соло, не убили сразу, то уж теперь он точно возьмёт своё…

Она смотрела в лицо контрабандиста, и её тихо тошнило.

— Генерал Соло, — сухо сказала она, — вы являетесь военнопленным и ваше требование отвести вас в каюту к принцессе Органа неприемлемо и абсурдно. Предупреждаю, что при продолжении дебоша вам грозит карцер. И вашему лохматому другу — тоже.

Хан скрестил руки на груди и агрессивно посмотрел на неё:

— Это правда, что к принцессе приходил император?

— Не вашего ума дела.

— Я хочу увидеть Лею.

— Хотите.

— Мне дали её номер и включили связь, но я не могу…

— Дозвониться? Может, она отключила машину? Или не хочет говорить с вами?

— Это невозможно.

— Возможно — и вполне.

— Лжёте.

— Вы нарываетесь на карцер.

— Да, ваши штучки мне известны.

— А мне — ваши, — с насмешкой сказала Мара. — Что это вам так приспичило, генерал? Зудит? Четыре года не зудело — и вдруг такое…

— Послушай, конфетка…

Произошло что-то, а затем он оказался на полу, и у него безумно болела челюсть.

— Я — Джейд, лицо при исполнении, выразитель воли императора. А вы, генерал — изменник, контрабандист и военнопленный. Ещё одна конфетка — и вечный кариес вам обеспечен. А то и выпадение нескольких зубов. Куколка тоже не приветствуется, — Мара прошла через комнату и села на стул. — Милочка и лапочка, думаю, отпадают сами собой, — она усмехнулась. — Лапочки так не дерутся.

Из соседней комнаты мелькнула лохматая тень.

— Чуи, не над…

Мара вскочила со стула, а Чубакка налетел на стул. Пока он пытался остановиться, его схватили за лапу и пинком под ногу помогли упасть. А потом двинули по затылку.

Хан поморщился: стерва знала, куда бить. Удар был не сильный, но точный. Чуи обмяк.

— У вас и вашего лохматого друга, — сказала Мара, разгибаясь и отряхивая руки, — какое-то полное отсутствие сдерживающих инстинктов. Не на Звезде, чай.

— На Звезде у нас получилось, — угрюмо сказал Хан, поднимаясь и придерживая челюсть.

— Да-да, — усмехнулась Мара. — Концерт вышел знатный. Ну что, генерал, — она оглядела его с ног до головы, — перестанем валять дурака?

— Люблю людей, — ответил Хан, оглядывая её с головы до ног и задерживаясь на наиболее выдающихся частях её тела, — которые издеваются над другими, пользуясь своей полнейшей безнаказанностью.

— Вы ещё вспомните Беспин, генерал, — ухмыльнулась Мара. — И то, как вас, бедного, заставляли использовать голосовые связки.

Хан побледнел. Кем бы он ни был — он не был трусом. Нравом он обладал прямо-таки бешеным. И терпеть не мог, когда над ним издевались. Или затрагивали его гордость. А Беспин затронул её основательно.

— Ты, — сказал он, непроизвольно чуть расставив ноги и занимая наиболее устойчивую позицию, — сучка…

— Ну вот, генерал, — засмеялась Мара, — мы заговорили на общедоступном и нормальном языке. А то — конфетка… Сесть, — сказала она.

Смена интонации была столь резкой, что Хан подчинился прежде, чем подумал.

— Хочется поговорить по душам? — произнесла Мара. — Пожалуйста. Никогда не против. А принцесса Органа занята. И тревожить её не стоит.

— Занята? — Хан наклонился вперёд. От ярости у него поплыло перед глазами. — С этим старым козлом? Любитель девочек, так понимать? Сколько их у него? Не хватает? Не поделишься опытом, как это бывает — с ним?

Мара на него смотрела. Долго. Ирония постепенно проступала у неё в глазах, и те становились всё более зелёными. Потрясающий изумрудный оттенок.

— Генерал, — усмехнулась она, — что я вам могу сказать? Если у вас весь мир вертится вокруг вашего причиндала, я вам сочувствую. Это у вас пройдёт. К годам семидесяти. Или не пройдёт никогда.

— Я говорю не о себе…

— У кого что болит, тот про то и говорит, — хмыкнула Мара. — Ну. Какого хрена вам потребовалась принцесса?

— Я хочу с ней поговорить. Убедиться, что с ней всё в порядке.

— Вам от этого что?

Хан взглянул на неё в упор.

— Эта девчонка мне не безразлична.

— Я не сомневаюсь. Прямо скажите: нужна.

— Да, она мне нужна.

— И где нашло приют истинное чувство.

— Тебе это кажется смешным?