Читаем Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса полностью

— Не язви, мой мальчик. Отрешением здесь и не пахнет. Но ситуация в самом деле сложна. Ты понимаешь, что произошло? Твоя жена переметнулась. Предала. Не рыпайся, сиди, — остановил его канцлер. — Дай договорить. Не то чтобы я клеймил предательство разными нехорошими словами. Я сам использую и предаю. Это жизнь, — он чуть заметно приподнял плечи. — Но сейчас предают — меня. А значит, становятся моим врагом. Да, я знаю, она не обладает всей полнотой информации. Что это меняет? Ничего. Она не доверяет мне как политику, как человеку. Она работала на меня и на мою власть — теперь же она хочет заиметь её для себя. Молчи. Если бы она знала, что я — ситх, всё было гораздо хуже. Она ревновала б — сильней. Только этот мотив — главный.

— Она говорила о семье и детях…

— Да.

— Теперь вы дайте мне договорить, — Анакин тоже хотел подняться, но потом махнул рукой и остался сидеть. — Семья, мы с ней, дети. Власть ради семьи, — он проговорил это медленно, недоумённо повёл плечами. — Она… серьёзно? Как вы думаете?

— Да.

— Значит, это мотив?

— Для неё — сверхважный.

— Семья?

— Да, — Палпатин улыбался. — Я её даже в чём-то понимаю. Я тоже хочу завоевать мир — для своих.

— Но вы не хотите кормить их манной кашей, — Анакин был резок — неожиданно для самого себя. — Вы не слышали это. Не были с ней рядом. Я же чувствовал эмоцию. Цель.

— Покой?

Анакин вскинул голову:

— Покой. Маленькое гнёздышко тепла и света посреди океана враждебной тьмы, — он рассмеялся сквозь зубы. — Поэтически, но верно. Дело же в том — что для меня — там, в океане — свобода. Именно за неё я дерусь. Чтобы перестать ограничивать себя. Кастрировать, смущаться. Чтобы однажды суметь войти в неё — и пить, и напиться. Ведь ей даже не объяснишь, чего лишил меня Орден. Она не в состоянии понять. Потому что не слышит. Это же из раздела мистического идиотизма. Да, Орден меня лишил: возможности полноценной семьи, политических прав, независимости, свободы выбора в этом… в профессиональном и личном плане… Я как-то пытался объяснить, она не воспринимает. Что Орден отсекает меня от того, чему нет описания в материальном мире. От этого океана свободы и тьмы. Совершенно дикая стихия, в которую я хочу войти и которой я хочу стать. Не те куцые экзерсисы смущенного общения с Силой. Самому стать стихией. Властью. Волей. Волной. Накрыть мир, влиться. Не раствориться, не подчинить. Стать… соприродным… — он рассмеялся вновь, глядя на лицо Палпатина. — Ну да, что я вам объясняю. А у неё при моих попытках появляется на лице такое выражение: чем бы дитя… Глупое такое. Наверно, так же снисходительно смотрят на поэтов, художников, бойцов, бродяг. Какого хрена? Это — не дело. Это так. Ребяческая фигня. Вот то, что я собираюсь командовать флотом — это серьёзно, — он всё-таки вскочил. — То, что я смог бы управлять государством — это серьёзно. Отец и семьянин — это серьёзно. А мои уплывы в океан тьмы — да ладно, мальчик, ты излечишься скоро от этого! Слепая дура.

Он сел.

— Конечно, слепая, — спокойно ответил Палпатин. — Сознательно слепая, мой мальчик. Чтобы она там ни говорила — но в эту область ей путь закрыт. Она никогда не сможет разделить её с тобою. И потому никогда не позволит тебе туда идти. Везде, где — не она. Такая ловушка разума, Анакин. Она не хочет тебя отпускать.

— Знаю…

— Знаешь? А что ты тогда знаешь о том, что она может сделать для того, чтобы тебя привязать? По-настоящему, за самые кишки?

Анакин смотрел на канцлера — будто впервые видел.

— Знаешь, — удовлетворённо кивнул Палпатин. — Вижу, что знаешь.

— Она сказала, — блеклый голос, — что хочет, чтобы у неё были дети…

— Да.

— Но…

— Что ты почувствуешь, если она скажет тебе, что беременна?

— Она не может быть беременна!.. — вскочил, отлетело кресло.

— Анакин, ты что?..

— Или может?

Он сжал кулаки.

— В чём дело?

— Не знаю, — ответил Анакин. — Не знаю. Она утверждает, что предохраняется. Причём сама настояла на том, чтобы предохранялась именно она. И в последний месяц… — он стал смеяться. — Я болван.

Резко развернулся, показывая канцлеру напряжённую спину.

— Анакин.

— Да? — он ответил через плечо.

— Хорошо, что ты подумал об этом сейчас. А не тогда, когда она тебе об этом скажет.

Анакин повернул голову. Лицо его было усталым. Злым. Злым и усталым.

— Зачем? — спросил он. — Зачем ей это?

— Это любовь, — развёл руками канцлер. — Та, которая…

…долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит…

— Что это? — спросил Анакин.

…не перестанет никогда…

Перейти на страницу:

Похожие книги