Дарт Плэгас

– Если вкратце и без прикрас – это моя работа, парень.

Смирившись с неизбежным – но все еще злясь из-за того, что пришлось нарушить планы, Палпатин проследовал за охранником через лабиринт переходов к телетрапу, ведшему на семейную яхту. Палпатин-старший уже ждал его в воздушном шлюзе.

– Почему мне не сообщили раньше? – требовательно спросил Палпатин.

Его отец кивком велел охраннику запечатать люк.

– Твоя мать, братья и сестры на корме. Я присоединюсь к вам, как только мы уйдем в гиперпрыжок. – Обойдя сына, он скользнул в кабину пилота. Палпатин повернулся в сторону внешнего люка, прикидывая свои шансы на побег, но в конечном счете отказался от этой затеи и отправился на корму – но не в главный пассажирский салон, а в отсек поменьше, где располагалась аппаратура связи. Там он пристегнулся к противоперегрузочному креслу и просидел в одной позе все время, пока корабль набирал высоту и переходил на сверхсветовую. Затем юноша поднялся и стал расхаживать по отсеку; за этим занятием его и застал отец, вошедший несколькими минутами позднее.

– Наш курс лежит на Малый Хоммель.

Застыв на месте, Палпатин уставился на него.

– Ты будешь жить в доме семьи Гриджейтус. Одежда и другие вещи, которые тебе могут понадобиться, уже на борту. – Не дождавшись реакции сына, Косинга продолжил: – Вы с Дженусом неплохо ладили в последний раз, когда мы там были. Смена обстановки пойдет тебе на пользу.

– И ты решил все это, даже не спросив меня? – процедил юноша. – А как же моя учеба в университете? Мое участие в молодежной программе?

– Все уже улажено. Ты будешь учиться вместе с Дженусом по программе Малого Хоммеля.

– Значит, ты одобряешь неприязнь Гриджейтусов к инородцам?

– Да будь они хоть трижды шовинисты, я отношусь к ним с куда большим уважением, чем к твоим нынешним друзьям.

Палпатин покачал головой:

– Нет. Нет.

Тон отца стал резче:

– Это ради твоего же блага.

Ноздри Палпатина раздулись.

– Отец лжи, – пробормотал он. – Откуда тебе знать, что для меня благо? Разве прежде тебе было до этого дело? Все из-за моей дружбы с Хего Дамаском, верно?

Палпатин-старший насмешливо фыркнул:

– Дружбы – ты так это называешь? Дамаск использует тебя, чтобы получить сведения о наших планах на предстоящие выборы.

– Конечно, использует.

Застигнутый врасплох признанием, Косинга выдавил:

– И все же ты продолжаешь… дружить с ним.

– То, что ты считаешь злом для Набу, я воспринимаю как шаг вперед, а Хего Дамаска – как дар свыше. Он влиятелен и умен – гораздо умнее любого из моих профессоров. И на целую голову выше тебя и твоих союзников – понимай в любом угодном тебе смысле.

Косинга презрительно скривил губы:

– Мне начинает казаться, что наш конфликт выходит за рамки простых политических разногласий.

– Так и есть – и ты это прекрасно знаешь. Ты используешь ситуацию как предлог, чтобы снова держать меня в узде.

– В чем бы не было нужды, прояви ты хоть малейшую способность вести себя подобающе.

Палпатин хмыкнул:

– Ах да, мои вечные попытки «подорвать устои общества». Знаешь, я не намерен возвращаться к старому спору.

– Ты слишком легко относишься к своим проступкам – учитывая, что ты чуть не навлек позор на всех нас.

– Не больший позор, чем навлек на семью ты.

– Эй, мы не меня сейчас обсуждаем, – вскинулся Косинга.

Палпатин взметнул вверх руки:

– Ладно. Хорошо. Высаживай меня на Малом Хоммеле – я все равно там не останусь.

– Я могу устроить так, чтобы ты остался.

– Выставишь караул из своих мордоворотов? Я легко обхитрю их, отец.

Губы Косинги сжались в тонкую линию:

– После того, как ты чуть не сорвал наши планы в отношении Тапало, любой намек на скандал может нас похоронить. Ты что, не понимаешь, что сейчас стоит на кону для Набу?

– И что стоит на кону для тебя, – с ехидной ухмылкой добавил Палпатин. – Брат твоей любовницы становится королем, а ты получаешь уютное местечко, о котором всегда мечтал, но которое не заслужил.

Со свирепой яростью в глазах Косинга выпалил:

– Будет лучше для всех, если убрать тебя с дороги.

– Наконец-то ты признал это.

Отец внезапно упал духом:

– Ты такая же загадка для меня, каким был в детстве.

На лице Палпатина заиграла улыбка.

– Просто ты не в состоянии меня понять.

– А ты, как всегда, столь высокого мнения о себе.

– Ни чуточки, отец. Ты даже не представляешь, на что я способен. Никто не представляет.

Косинга тяжело вздохнул:

– Я знаю, что ты мой родной сын, ведь я специально проводил анализ – для надежности. Но по правде, я не знаю, откуда ты взялся – от кого или от чего ведешь свой род. – Он пристально посмотрел на сына. – О да, вот же он – тот жестокий огонь в твоих глазах, который я вижу уже семнадцать долгих лет. Как будто ты хочешь убить меня. Ты всю жизнь думал об убийстве, не так ли? Ты просто ждал, когда кто-то даст тебе разрешение действовать.

Лицо Палпатина потемнело.

– Мне не нужно ничье разрешение.

– Именно. В глубине души ты – зверь.

– Царь всех зверей, отец, – сказал Палпатин.

– Я знал, что этот миг настанет. Знал еще в тот день, когда пытался запеленать тебя, а ты отбивался с такой силой, какой не встретишь у младенцев.

Сын посмотрел на него исподлобья: