DARKER: Рассказы (2011-2015)

— Двигай! — страж толкнул меня, чуть не сбив с ног.

Я оказался в камере, которая была куда больше, чем предыдущая. И первый раз за долгое время увидел таких же несчастных людей, пострадавших от монахов. Тех, кого обвинили в ереси, тех, кто тайно проповедовал слово пророка или еврейского бога. Они сидели тут, в позорных одеждах, босые, с отросшими бородами и тяжелыми грязными космами, спускавшимися до плеч. Только теперь я понял, что выгляжу так же, одежду не менял с самого заключения, и столько же не прикасались к моим волосам ножницы. Я первый раз оказался среди подобных и не знал, как себя вести. Было стыдно за грязь, что покрывала лицо и тело. Но большинство даже не обратили на меня внимания, они продолжали почесываться и безучастно смотреть в пол. Я присел на свободное место.

Огромный мавр пристально смотрел на меня. Шрамы покрывали его тело. Он поднялся и, хромая, пошел ко мне. Я насторожился. Если мавр попробует напасть, то я был готов зубами и голыми руками защищать себя. Но он назвал меня по имени. И пришлось обратиться к самым дальним уголкам памяти, пытаясь вспомнить, кто он.

Его звали Абу Дакри, он работал на рынке, который я часто посещал. Абу выполнял всякую черную работу. Несколько раз он помогал мне донести тяжелые корзины, за что получал хорошую монету. Мавр был несколько старше меня, отлично сложен и обладал огромной силой. Шрамы на его теле оставили мечи славной испанской армии. И сидя со мной в камере, он рассказывал свою историю. О том, как бежал при очередном поражении Эмирата в Кастилию, а оттуда в Сарагосу.

Он не скрывал, что был арестован за тайную проповедь Корана. Также монахи называли его кровопийцей и обвиняли в том, что он ворует младенцев. Абу Дакри отрицал это, но признавал, что несет в себе слово пророка.

— Нельзя убегать от себя, как это сделал я, когда покинул эмират, а потом позволил себя окрестить, — говорил он, и его губы тряслись, — помни, кто ты есть, — его глаза блестели, как у лихорадочного. Он был на полпути к безумию.

Абу Дакри замолчал и уставился в одну точку. Губы шевелились, но говорил он уже сам с собой. Вскоре появились стража. Когда они начали выводить нас по одному, в дальнем углу всхлипнул миниатюрный человек.

— Domine, Domine, adjuva nos[326], — прошептал он, кулаки его сжались так, что грязные ногти до крови врезались в кожу.

Вскоре дошла очередь и до меня. Короткий переход, и я у интенданта. При тусклом огоньке свечи он что-то писал в толстой книге.

— Одевай, — под ноги мне упала одежда — холщовая рубаха и штаны.

Какое это блаженство снять наконец трухлявое рубище, пропитанное запахом крыс и сыростью камеры.

Новая одежда — немного потертая, но чистая и сухая, казалась мне тогда лучшим и самым желанным одеянием.

— Быстрее, — прогудел стражник за спиной и указал в угол с бесформенным ворохом позорного тряпья. Я переоделся, и меня повели дальше.

— Что же они все так смердят? — проворчал интендант мне вслед, — вы бы их хоть помыли.

— Скоро засмердят по-другому, — и конвоиры загоготали.

Я ослеп. За долгое время, проведенное при мерцании тусклой масляной лампы, мои глаза совершенно отвыкли от яркого света. Зрение медленно возвращалось. Я начал различать фигуры, стоящие вокруг. Появились очертания рук и ног, затем я увидел глаза, уши и всклокоченные бороды. Многих из тех, кто меня окружал, я видел недавно в камере. Мы оказались в большом зале с высоким потолком, пол размечен на белые и черные квадраты.

С обеих сторон в два ряда стояли заключенные, жмурились от освещения или удивленно озирались.

Все, как и я, были одеты в просторные одежды из холста. На груди у каждого из нас небрежно нарисована шахматная фигура. У дальней стены зала — белые пешки, а у тех, кто в одном ряду со мной — черные.

Второй ряд было сложно разглядеть. Только в самой середине возвышался человек, вид которого сразу бросался в глаза. Руки были скрещены на груди, подбородок вздернут, а взгляд устремлен прямо, с величайшим презрением смотрел он на своих мучителей, и заключение не смогло подорвать силу его духа.

Что-то внутри меня дрогнуло при виде этого гордого профиля. Уж не мог ли я видеть его среди знакомых придворных донов? Возможно. Как этот высокородный человек мог оказаться тут? Я вспомнил друзей, на помощь которых рассчитывал в первые дни ареста, но даже их влияния оказалось недостаточно, чтобы вызволить меня отсюда.

— Ты — бет второй, — стражник сунул мне в руки что-то холодное и тяжелое.

— Что? — показалось, что не только зрение изменило мне, но и слух.

— Запомни, ты — бет второй, — повторил стражник и сделал шаг к следующему заключенному.

— Ты — бет третий, — сказал он ему и протянул короткий меч.