DARKER: Рассказы (2011-2015)

Перевод Артема Агеева под редакцией Владислава Женевского

Дмитрий Квашнин «Фредерик»

Приятно провести вечер в хорошей компании. Вот только одна проблема: все уже давно знакомы друг с другом, новые лица появляются редко. О чем поговорить? О погоде? О повседневных делах-заботах? О том, кто сколько проиграл в карты? Ах, какая скука… Так бы и тосковало просвещенное общество, если бы тему для обсуждения не подкинул один безумный ученый.

DARKER. № 4 апрель 2013

Невнятный гимн всепобеждающего постмодернизма

Едва Криницкого представили доктору Топильцыну и тот, как обычно, повторил свою фамилию, выделив ударением второй слог (будто кто-нибудь когда-нибудь произносил ее неверно), врач вынужден был откланяться и срочно отбыть к находящемуся почти при смерти старику Уварову. Весьма заинтересованный новым знакомцем, Криницкий спросил:

— А кто таков этот доктор?

Ответа никто не дал; кое-кто усмехнулся, но промолчал. Наконец Иван Степанович Асорин, уважаемый в просвещенном обществе помещик пятидесяти лет, много повидавший на своем веку, проговорил:

— Доктор Топильцын — фигура весьма примечательная, Павел Васильевич. — Он посмотрел на молодого Криницкого и продолжил: — Лекарь он, что называется, от бога. Но ходят слухи, он столкнулся с такой болезнью, перед которой его искусство бессильно. Оттого ему самому мучение…

И Иван Степанович замолчал, поудобнее устроившись в своем кресле. Павел Васильевич, заинтригованный еще более, ждал продолжения, но в комнате царила тишина. Присутствующие переглядывались с блеском в глазах — ожидалась увлекательная история.

— Иван Степанович, будьте милосердны, расскажите, пожалуйста, — не выдержал Криницкий.

Асорин посмотрел на него, и в глазах мелькнула усмешка…

— Помилуйте, Павел Васильевич, — начал он, но продолжить не удалось. На Ивана Степановича лавиной посыпались со всех сторон новые просьбы — несмотря на то что историю, на которую был сделан намек, знали здесь почти все. Однако в удовольствии лишний раз послушать Асорина многие не хотели себе отказывать. Впрочем, о том, что уговорить Ивана Степановича несложно и что он сам испытывает великое удовольствие, когда его просят поведать очередную увлекательную историю, не знал разве что Криницкий. Но и он быстро понял эту игру рассказчика и слушателей.

— Хорошо, господа, хорошо, — наконец сдался Асорин, подняв руки. Он снова сменил позу и начал свой рассказ.

* * *

Доктор Топильцын был человеком добрым и отзывчивым, всегда готовым прийти на помощь, хоть разбуди его в самый темный час ночи. Свое дело он знал отлично, и за свою чуть ли не десятилетнюю практику поставил на ноги многих людей, буквально вырвав их из объятий смерти. Он постоянно читал медицинскую литературу, интересовался новшествами и был в курсе последних достижений в своей области. Приветливый и отзывчивый человек, он был вхож во многие дома, не только те, где некогда выполнял свою работу.

А вот в свой дом он с некоторых пор предпочитал никого не впускать. Если случалось заходить к нему кому бы то ни было, Топильцын деликатно, но настойчиво выпроваживал гостя под любым предлогом. Странно — казалось бы, ничего удивительного в жилище доктора не было, но очень уж недвусмысленно он не желал чужого присутствия в своей обители. Единственный, кому был открыт доступ в любое место дома Топильцына, — это его кучер Петька, постоянно сопровождавший доктора в его разъездах.

Ходили слухи, что около полугода назад откуда-то к Топильцыну приехал родственник, тяжело и, кажется, неизлечимо больной. Многие отметили, что именно в то время доктор и перестал радоваться гостям. С приходом сумерек он начал завешивать окна темной тканью, чтобы ни отблеска света не проникало наружу. Просвещенное общество никогда не видело мифического родственника, но безоговорочно верило в его существование. Иначе как объяснить не замечаемые ранее за Топильцыным рассеянность, задумчивость и даже угрюмость? Правда, на людях он никогда не показывал своей напряженности и был все так же светел и приветлив, но даже самые нечуткие люди обратили внимание, что доктор изменился.