DARKER: Рассказы (2011-2015)

Никто и звать никак. Да. Видно, неспроста выпал из петли. Чужой он здесь, среди этих приземистых курных изб и ухоженных огородов. Потому так и щипало глаза и гудело в голове, когда проходил возле чуть покосившегося деревянного креста, вкопанного на околице. Потому никто из живых и не мог увидеть его.

Мужиков в деревне было мало, как и положено посредь августовского дня. Двое стояли у ворот большого, недавно подновленного дома с резными наличниками, толковали о чем-то гулкими голосами и даже не повернули голов посмотреть на пришельца. А так — бабы да детишки. Мелочь носилась вокруг, заливисто смеясь и перекрикиваясь.

Егор не знал, куда ему идти, но был уверен, что сам найдет место. Чертятники не живут среди людей. Им тошно в окружении чистых душ.

Один из мальчишек, игравших на улице в догонялки, вдруг подбежал к нему, схватил за рукав, спросил, заглядывая в глаза:

— А ты куда, дядька? К Хромычу?

— К Хромычу?

— Да. Он однажды сидел на завалинке, да заметил двух братьев, да сказал им, мол, бодайтесь, как козлы. Ну, они на четвереньки встали — и давай друг друга бодать. А он ржет. Я сам видал. А теперича помирает лежит.

— К нему, значит, — Егор попытался улыбнуться мальцу, но не вышло. — А что, не туда иду?

— Туда, — кивнул мальчишка. — Он на окраине живет. Там увидишь. Скажи ему, что это я, Андрюшка Васильев, прошлым летом хотел его избу пожечь. Потом-то понял, что так не можно делать, да только…

— Но я-то тут при чем? Сам скажи.

— Боюсь, — серьезно ответил мальчишка. — А тебе, дядя, бояться нечего.

Андрюшка отпустил рукав и побежал прочь, к игре, которая сейчас была важнее всего остального. Егор кивнул ему вслед и заковылял дальше. Его не провожали взглядами, его не окрикивали, не пытались остановить. Будь он живым, разве сунулся бы к нему, лохматому, грязному чужаку, ребенок? Да и сунься — разве местные позволили бы им поговорить? Налетели бы, мальчишку отвели подальше, а непрошенному гостю намяли бы бока да вытолкали прочь из деревни — моргнуть не успеешь. Но на то и живой, чтобы с тебя спрос был. С нечистой силой иначе.

Он продолжал идти, шаг за шагом приближаясь к цели. Уже и изба чертятника виднелась впереди — скрюченная, угрюмая, отделенная от остальных домов пустым, заросшим бурьяном участком. На самом краю селения, почти в овраге. Можно было не ковылять через всю деревню, а обойти лесом, избежав ненужных встреч. Не подумал сперва, а сейчас уж поздно скрываться.

Откуда-то сбоку вывернула ему навстречу деваха. Простоволосая, растрепанная, на красивом молодом лице блестят слезы. Егор поначалу решил, что она сейчас мимо промчится, не обратив на него внимания, но не тут-то было.

— Мамка моя просила передать, — пробормотала баба, пряча заплаканные глаза. — Говорит, до меня у нее была еще дочка. Так в голодный год Хромыч привел откуда-то двоих черных стариков, и они девочку купили…

Егор усмехнулся. На этот раз удалось без проблем, хотя в шее шевельнулась острая, горячая боль.

— Это не они купили, — сказал он, не прекращая улыбаться. — Это мать продала. Ее грех. Не вешай на старика лишнего.

Баба закрыла лицо ладонями и отвернулась. Егор поднял руку, чтобы коснуться ее плеча — сам не знал, зачем — но потом повернулся и зашагал к избе чертятника. Быстрее, быстрее, чтобы никто больше не успел возникнуть на пути. Широкая улыбка так и кривилась на его лице, а жгучая боль в шее становилась с каждым движением все сильнее.

Калитка была распахнута, дверь висела на одной насквозь проржавевшей петле. На завалинке сидел дед, плечистый и могучий, как медведь. Недобро оглядев приблизившегося Егора из-под косматых бровей, он буркнул:

— В бане!

— Что?

— В бане помирает дружок твой. В избе нельзя ему.

— Лады, — пожал плечами Егор. — А ты, дедушка, зачем тут?

— Бабу свою жду, — невозмутимо ответил тот. — У нее есть, что сказать гаду на прощанье.

Егор кивнул и шагнул в калитку. Дед скрипуче крикнул ему в спину:

— Не вздумай ее коснуться! Слышь!

Путь к бане был выстлан трухлявыми черными досками. Они огибали дом и, пропетляв среди бурьяна, приводили к маленькому замшелому срубу. Крохотное окошко оказалось забито изнутри. Пришлось согнуться почти вдвое, чтобы протиснуться в дверь.

Мрак внутри царил особенный, вдвое гуще обычного отсутствия света. Несмотря на то, что помещение было не больше пяти шагов в длину и ширину, открытой двери не хватало, чтобы вытащить из темноты противоположную стену. А именно у нее и находилась широкая лавка, на которой стоял грубо сколоченный деревянный гроб.

В нем лежал, до середины груди укрытый льняной простыней, сухонький мужичок с острым кривым носом и перекошенным ртом. Он был еще жив: взгляд налитых кровью, выкаченных глаз метнулся к вошедшему, замер на секунду, потом вернулся назад, заскользил по закопченному потолку. Руки его, кажущиеся совершенно черными в этой тьме, беспрерывно шарили по простыне, кадык ходил вверх-вниз, но из чудовищно изогнутого рта не вылетало ни звука.