Дарители

Вокруг тянулся какой-то незнакомый лес – стволы поскрипывали, и звук был такой мощный и низкий, будто эти исполинские деревья стоят тут от начала времен и скрипят уже просто от старости, а не от ветра. Ничего опасного вокруг не было видно, и сначала Генри решил, что Странник ошибся с приземлением, но потом до него дошло: есть в этом месте что-то странное, неподходящее для леса.

Запах, вот что. Генри не сразу узнал его: смутно знакомый, успокаивающий и нежный, – а когда узнал, по спине поползли мурашки. Это был запах книг – старой бумаги, пыли, библиотечных шкафов. Предположить, что здесь, посреди ничего, так много книг, что он учуял их издалека, было просто безумием, и Генри растерянно пошел на запах. Отправляясь сюда, он собирался немедленно вступить в битву с каким-нибудь чудовищем, а теперь не знал, что делать.

Чем дальше он шел, тем сильнее становился запах. Потом он начал меняться – теперь к нему примешивалось что-то сладкое, полузабытое. Генри стал мучительно рыться в памяти, и в конце концов до него дошло: так пахла одежда его матери, когда он был ребенком. Запах дома и безопасности. Генри вдруг почувствовал себя спокойным и счастливым, как будто в легкие ему вместе с воздухом вливалась сама жизнь.

Ноги вели его туда, где запах усиливался. Где-то на краю сознания трепыхалась мысль, что он пришел сюда кого-то побеждать, но это больше не казалось таким уж важным. Скоро запах стал холодным и свежим – как снег в горах Хейверхилла, – и Генри улыбнулся. Его поле зрения сузилось до гигантского дерева впереди. Оно единственное в этом голом лесу было усыпано пышными желтыми цветами. Генри пошел ближе, но тут прямо перед ним выросла морда какого-то животного, и от неожиданности Генри дернулся назад, оступился и упал.

От удара в голове слегка прояснилось, и Генри понял сразу две вещи: во-первых, воздух теперь пах еще и отцовской меховой курткой, а ничто на свете не может пахнуть столькими вещами одновременно. Во-вторых, прямо над его лицом нависла опасная на вид зубастая морда. Прежде чем Генри успел что-нибудь в связи с этим предпринять, чудовище щекотно ткнуло его носом в лицо и отпрянуло – обожглось. В голову Генри медленно, как сонная муха, вплыла мысль о том, что это не чудовище, а лошадь.

– Снежок, – заплетающимся голосом пробормотал он. Лошадь точно не была Снежком, но ему было все равно, слова посыпались из него сами собой. – Мы забыли Снежка. Фальшивый я и Эд приехали на них с Болдером в деревню Джетта. Мы ушли искать Предел, а лошади остались там. Их ведь не обидят? Я про них забыл. Эдвард расстроится, он любит Болдера, Болдер – друг.

Лошадь слушала его излияния с некоторой тревогой в глазах, а потом нерешительно поднесла морду к нему и с силой боднула. Мозг медленно и неохотно выдал Генри сведения о том, что Снежок был белый, Болдер – черный, а эта лошадь – рыжая, и где-то он ее уже видел. Лошадь всхрапнула, приподняв верхнюю губу, и он увидел ее верхнюю челюсть: желтоватые зубищи, кривые и слегка наползающие друг на друга.

«Кривозубая кобыла» – вот что говорила Мойра про лошадь, с которой разговаривал Йенс Кэмпбелл. Воспоминание о Мойре резануло, как ножом, и Генри вздрогнул и пришел в себя. Запах был просто одуряюще прекрасный, и Генри кое-как встал, стараясь дышать через рот. Смирная лошадка, за которую он держался, была привязана к дереву, а неподалеку стояла старая телега, тоже смутно знакомая. Генри сонно предположил, что лошадь и телега попали сюда вместе. И еще одно воспоминание пришло к нему, похороненное под сотнями других событий, но все еще яркое: эта лошадь была запряжена в повозку Джетта, на которой тот приехал в Хейверхилл месяц назад. Телегу пришлось бросить на постоялом дворе, так что ж она тут теперь… Думай, думай. Лошади с телегами просто так не разгуливают, где-то рядом должны быть люди.

Воздух теперь пах печеньем, которым любил угощать Тис, и этот запах отвлекал от размышлений, сужал поле зрения. Генри выковырял немного пакли из щелей в телеге и засунул себе в ноздри, все так же дыша ртом. Запах все равно пробивался, но хотя бы не так оглушительно. Генри повел головой, и взгляд его снова уперся в цветущее дерево: раскидистое, похожее на дуб, только с острыми тонкими листочками. Он наконец заметил, что его ветки шевелятся, хотя никакого ветра нет. Потом он перевел взгляд ниже и пришел в себя окончательно.

Нижние ветки дерева неспешно подпихивали под корни что-то, что Генри принял за лохмотья ткани, а затем увидел среди них бледную руку. Человек. Нет, два человека: дерево было такое здоровенное, что их головы казались крохотными. «Почему они не сопротивляются?» – подумал Генри, а потом увидел, что цветущие ветки прижимаются прямо к лицам бедолаг. Очевидно, запах этих цветов вблизи вводил в полное оцепенение.