– Я тебя услышал. Там, на площади, – пояснил Барс, не отводя взгляда от мертвецов. – Почти во всех вариантах ты отрекался от меня и говорил, что я виноват во всем, что случилось. Но ты сам выбрал то будущее, в котором мы находимся сейчас. И это мне нравится в тебе, Генри. Ты не ждешь, что хорошее будущее просто к тебе придет. Ты его выбираешь сам, и ты… (
Он снова замолчал. Генри не понимал, зачем он тратит так много сил на этот визит, почему нельзя было просто прислать какую-нибудь волшебную записку со словами: «Мне очень жаль». Барс громко, по-кошачьи фыркнул, словно услышал его мысли.
– Знаешь, всегда говорят, что взрослеть – значит переставать совершать безумные поступки. Но я, наверное, так и не повзрослел. – Он прерывисто вздохнул. – Подойди ко мне, Генри.
Тот хотел сказать, что и так стоит рядом, но потом сообразил, чего хочет Барс, и опустился на колено так, чтобы их глаза были на одном уровне. Барс качнулся вперед и прислонился лбом к его лбу. Шерсть его была мягкой и прохладной, от нее пахло хвоей и морозом, и Генри его не обжигал – кажется, на Барса его дар не действовал, тот был слишком великим созданием для таких мелочей, и Генри чувствовал: как бы ни ослабела его сила, он по-прежнему как само волшебство.
– Ты теперь наследник престола, – сказал Барс, и Генри внезапно понял, что слова раздаются прямо у него в голове, никто другой их теперь не слышит. – А я не хочу, чтобы род Матеуша прервался, я обещал, что его потомки будут править, пока стоит королевство. И поэтому я должен забрать у тебя дар. Как видишь, на меня он не действует, поэтому, скорее всего, не подействует и на Хью. – Барс помолчал. Его глаза были так близко, что расплывались в серое пятно. – Если я сделаю это, у меня еще останутся силы на всякую мелкую помощь: подсказать вам вероятности хорошего исхода в разных ситуациях, явиться кому-нибудь со словами одобрения, подбросить нужный предмет или загадку – на большее я уже не способен, но это могу растянуть на годы, если не на десятки лет. Без дара ты будешь свободным. Найдешь себе жену, и ваши дети и внуки будут править королевством.
Генри не ответил, но он знал, что отвечать и не нужно, Барс и так все чувствует. А чувствовать было нечего. Генри не мог обрадоваться, даже сейчас не мог. Он узнал, что сможет прикасаться к людям, что голос дара замолчит навсегда, и ему было все равно. Барс кивнул, словно все понял.
– Но я до сих пор верю: иногда сделать то, что доставит радость всем вокруг, важнее, чем сделать необходимое, – медленно проговорил Барс своим низким громоподобным голосом. – Поэтому я могу осуществить то, что предложил тебе, или отдать всю силу без остатка, чтобы совершить одно последнее чудо.
Когда до Генри дошло, что Барс хочет сказать, ему показалось, будто в его сердце ударило что-то огромное: волна, сметающая все на своем пути. Барс крепче прижался лбом к его лбу.
– Твоя мать была права, Генри. Надо исправлять то, что испортил, будь ты даже великим волшебником. Но ты должен понять: если я это сделаю, побеждать Хью вам придется своими силами, и, что еще хуже, ты никогда в жизни не избавишься от дара. Не будет на свете силы, которая может его забрать. Поэтому сказать, как мне поступить, должен ты.
На несколько секунд Генри застыл, дыша с Барсом в одном ритме. Он все уже решил, но ему хотелось продлить мгновение, когда невозможное становилось возможным.
«Ты же сказал Освальду, что правду о себе надо находить самому, – мысленно сказал Генри. Он даже рот не открыл, но знал, что Барс его слышит. – Вот моя правда: дар – часть меня. Я такой, какой есть, и я справлюсь. Но если ты можешь… – Генри даже не думал, что голос способен сорваться, когда не говоришь вслух, но ему пришлось выждать, прежде чем продолжить. – Это какая-то новая игра, да? Очередное испытание. Конечно, ты не можешь этого сделать, просто ждешь, как я себя поведу».
Барс улыбнулся. Генри не увидел эту улыбку, но она коснулась его сознания, будто погладила.
– Конечно, это игра. Все на свете игра. Не забывай этого, ладно? – Улыбка стала ярче, и Генри закрыл глаза, чтобы сильнее чувствовать ее. – Ну что же, вот и все. Мертвые дали мне эту силу, и, думаю, пришло время отдать ее обратно. Прощай, Генри.