Дарий в тени Александра

Отсюда неизбежный выбор, который сделал Людовик XIV в 1693 году, изумивший и даже возмутивший многих: царь покинул кампанию во Фландрии и решил отныне руководить всем из Версаля. Однако он совершенно не потерял своего престижа: просто благодаря изображениям, картинам и праздникам, именно в изображении войны, а не в самой войне, выражались отныне его власть и харизма, в том числе при помощи сцен, извлеченных из истории Александра [53]. Царь мог "вести войну", не присутствуя на фронте, ни рискуя своей жизнью, первым выступая против врага. И теперь царя изображают скорее не в гуще сражения или жестокой осаде города, но размышляющим над планами кампании: "Некоторые скажут, что это менее престижно. Но это не так. Эти действия царя являются частью его роли, как и другие его функции. И более того, они являются сутью роли царя. Это и есть акт управления. Именно он обусловливает успех войны" [54].

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ДАРИЮ III

Аргументы, приводимые компаньонами Александра во властных сасанидских кругах и среди советников Людовика XIII и Людовика XIV, должны напоминать, что, несмотря на неотвязное присутствие в древних рукописях (и в бесчисленных произведениях хроникеров-придворных во Франции нового времени), героическая модель не является универсальным истолковывающим ключом [55]. Как показали более или менее недавние дебаты, сражения, описанные в "Илиаде", не стоит смешивать с рыцарскими турнирами, на которых рыцари сталкиваются в единоличных поединках: монархия там скорее литературная тема, чем предмет анализа [56]. С точки зрения метода было бы по крайней мере парадоксально оценивать действия и решения Дария III с точки зрения царской и аристократической этики, которая воодушевляла греческого поэта за несколько веков до него, или с точки зрения требований minresis, систематически использованных поклонниками подвигов Александра.

Уже подчеркивался искаженный характер интерпретации, который дали по этому поводу древние авторы, не ставя под сомнение фактическую историчность царских советов, созванных Дарием III для обсуждения мер, которые надо предпринять по отношению к наступлению Александра, а затем и по отношению к его первым успехам в Малой Азии. Эта ситуация, когда внешний враг безостановочно двигается внутрь империи, не имеет прецедентов в ахеменидской истории, так что нет ничего чрезвычайного в том, что обсуждение коснется роли Великого царя в организации контратаки. Разумеется, стереотипное объяснение отсутствия способных военачальников не сможет нас удовлетворить [57]. Кроме того, Диодор, который выдвигает эту интерпретацию [58], уточняет, что "среди друзей и родственников Дарий отобрал способных людей, передав некоторым из них командование - тем, кого считал годным для этого, а прочим приказал сражаться рядом с собой" [59]. Справедливо, что у Диодора это выражение часто повторяется при упоминании военных приготовлений Великих царей [60]: оно связано с тем, что лишь царю принадлежит право назначать военачальников, и эти выборы зависят от личного доверия правителя и вне зависимости от иерархической системы. В любом случае последовательность событий ясно показывает, что Великий царь не испытывал нехватку в персидских дворянах, сведущих в военном искусстве и лично ему преданных. Таким образом, не исключено, что это решение означает также, что при нормальном течении событий царь не должен возглавлять армию.

Стоит вспомнить и другие важные указания. Переданная Квинтом Курцием, Юстинианом, а затем Орозием, легенда о битве при Гавгамелах заставляет задуматься. Квинт Курций ссылается на стыд Великого царя за необходимость бежать и его желание добровольно покончить с собой: "Но, стоя высоко на своей колеснице, он краснел оттого, что покидает своих приближенных" [61].

Повторенный Орозием, Юстиниан добавляет уточнение, значение которого не ускользает ни от кого: "Но те, кто окружал Великого царя, вынудили его бежать" [62]. Озабоченные прежде всего тем, чтобы заботиться о жизни их царя, приближенные мешают ему покончить жизнь самоубийством, а затем заставляют его бежать.

При этом было бы вполне понятно, что советники будут упоминать перед сражением о серьезных опасностях, которым Великий царь подвергнется, показавшись собственной персоной перед войсками, и естественно, что они предприняли все необходимые меры для того, чтобы заставить его покинуть целым и невредимым поле битвы, так как положение персидской армии уже оценивалось как отчаянное: бой опасно приближался к тому месту, где находился царь. И тут мы обнаруживаем "кобылу, предназначенную для того, чтобы позволить Великому царю вернуться в базовый лагерь, находящийся позади, и, что самое важное, не попасть в руки противника, настроенного на безостановочную погоню...