Дара

Выглядел он теперь и сам не очень хорошо, часто казался осунувшимся, и я просила его не тратить на меня силу, не загонять так себя, отдыхать побольше.

Хаэль смеялся, — Нет времени!

Правда, в самые жаркие часы все-таки садился рядом, набирал нам ледяной воды из колодца, и привалившись спиной к дереву, разрешал, — Ну, спрашивай.

И я обрушивала на него водопад вопросов, задать которые мне было просто некому.

Старик вскидывал бровь, — Все ответы вокруг тебя, Дара. Научись слушать. Научись смотреть не глазами. Убери себя из картины мира. И ты увидишь, как он прост и понятен, как идеален в своей завершенности. Чтобы понять суть, — нужно уметь задавать правильные вопросы. И не врать самой себе.

Я вздыхала, — эти теории казались слишком заумными. Но Хаэль не оставлял меня в покое,

— Вот стена. Почему ты ее видишь?

— Потому что она есть.

— Но ночью она есть тоже, а ты ее не видишь!

— Потому что есть свет?

— Опять неправильно, Дара. Потому что стена есть преграда для света. Лишь на их стыке рождается видимый материальный мир. Ты видишь не свет, а его отражение от преграды! Также и сущность ты увидишь лишь по проявлению ее свойств.

— Что это значит?

— Что ты можешь считать человека другом, девочка, а у него просто не было возможности предать тебя.

К осени сил у меня прибавилось, я начала шить одежду из кожи, больше занималась подготовкой к зиме. А Хаэль наоборот, как-то разом ослаб и стал подолгу сидеть на лавке рядом с домом. Однажды я застала его за чтением.

— Знаешь, интересные вещи написаны, — он усмехнулся, показывая на книгу, — Никогда не любил читать, а вот оказывается, — открылось.

С этого дня он начал меня учить ежедневно. Иногда, не успев закончить полуденный урок вовремя, мы продолжали его вечером, покончив с ежедневными делами, сидя настолько долго, насколько у меня хватало сил; а уходя спать я оставляла его у стола, пытающегося разобрать буквы в дрожащем свете масляной лампы.

И постепенно, мир вокруг меня начал обретать структуру и выпуклость.

Его связи, воспринимаемые раньше лишь интуитивно, — сейчас я понимала также четко, как и узор, образующий обратную сторону вышивки по краю моего старого платья. Узелки, портящие изнанку, воспринимались теперь, как места крепления разрывов.

— Видеть внутренние связи мироздания не труднее, чем понимать путь цветной нити за этой материей, — он задумался,

— Просто держи ее в фокусе, даже когда не видишь, — говорил отшельник, водя пальцем по вышивке,

— Представь, что нет заграждающего полотна. Смотри не глазами! — ругал он меня, — И учись видеть мир цельным, также как узор, вместе с его изнанкой.

Я отмахивалась, — Ты твердишь одно и тоже, Хаэль.

Он хмурился, — Ну с вышивкой же у тебя получается. Научись отслеживать нить, находить, где она ослабла, а где вдруг натянулась узелком, и ты со временем также научишься читать и реальность.

Это не на много труднее. Каждое событие, как и разрыв в пряже, — оставляет на нас след. Каждый узел добавляет натяжение в общей картине. Излишне сильное давление создает жесткий, скомканный рисунок. Не важно, на ткани или в судьбе. А боль тела всегда есть лишь следствие боли души.

Не все вещи я понимала. Многие, также, как и на уроках отца, просто пыталась запомнить. Между тем наступила зима.

Однажды я проснулась совсем рано, разбуженная шумом. В сереющем предрассветном воздухе были видны распахнутые ворота. Невдалеке Хаэль устанавливал шатер. Похоже, он опять не спал всю ночь. Отшельник не слышал меня, забивая в землю колья и натягивая ткань, а я сгорала от любопытства, будучи не в состоянии выйти за ворота.

— Я переезжаю? — улыбнулась я старику, когда он, тяжело дышащий, вернулся в убежище.

— И почему ты поставил шатер задней стенкой к воротам? Я же не буду тебя видеть!

— И тебе доброе утро, Дара!

— А я не знаю, доброе ли? Что это означает? Пришел мой срок?

Хаэль погладил меня по волосам, собранным в узел, — Пришел МОЙ срок, девочка!

— А шатер стоит задней частью к воротам, чтобы ты этого не видела.

— Нет! — слезы брызнули у меня из глаз, — Нет! Это неправда! — он прижал меня к себе, — В этом нет ничего ужасного! И я рад, тому, что моя жизнь не была совсем уж пустой.

Он повел меня во двор, — Вот что я хочу сказать тебе, Дара! — мы стояли под голыми ветвями акации,

— Никто не властен ни над началом, ни над концом своего пути. Но можно облегчить бремя расставания остающимся.

— И не переживай, — он потрепал меня по плечу, — Это случится не сегодня. Но позже у меня просто может не хватить сил сделать все, что нужно.

Старик тяжело опустился на лавку, похлопав ладонью рядом, — Присядь, девочка. Мне нужно немного набраться сил.

— На что? — я опустилась рядом, — Ты хочешь что-то рассказать мне?

— Нет, я хочу убыстрить процесс. Путь слов слишком длинный. У меня не хватает на него времени.

И мужчина попросил, — Иди принеси мне воды из колодца. Я, заглянула ему в лицо, — Может я дам тебе воды из кувшина? У нас осталось немного с вечера.

— Нет, — старик был непреклонен, — Достань воду из колодца.

— Мне нужны ведро и веревка. Ты их убрал вчера