Дар страха: Как распознавать опасность и правильно на нее реагировать

Когда жертвы после всего, что случилось, говорят мне, что они «подсознательно» знали, что им угрожает опасность, я могу задать им тот же вопрос: «Что же тут подсознательного?»

Наш странный способ оценивать риски отчасти объясняет, почему мы часто предпочитаем не избегать опасности. Мы почему-то уделяем огромное внимание опасностям, на которые не можем повлиять (авиакатастрофы, аварии на атомных электростанциях), игнорируя риски, находящиеся под нашим контролем (смерть в результате курения, неправильной еды, автокатастроф), даже несмотря на то, что последние намного чаще грозят нам. В великолепной книге доктора Мелвина Коннера о нас и обо мне (и обо всех людях) «Почему выживают безрассудные» (Why the Reckless Survive) автор подчеркивает, что «мы выпиваем, ездим без ремней безопасности, закуриваем еще одну сигарету… и затем отменяем поездку в Европу из-за опасения попасть в теракт, вероятность которого равна одной миллионной». Многие американцы, которые не едут в Египет посмотреть пирамиды из страха быть убитыми, остаются дома, где опасность в двадцать раз выше.

В то время как мы осознанно соглашаемся на какой-то риск, мы протестуем, если подобному риску нас подвергает кто-то другой. Мы как будто говорим, пишет Коннер: «Если я хочу убить себя с помощью курения, то это мое дело, но, если какая-нибудь компания попытается одурачить меня насчет вреда от асбеста или нервно-паралитического газа, я страшно рассержусь». Мы будем терпеть знакомые риски и нервничать из-за непонятных. Захват американского пассажирского самолета в Афинах волнует нас намного больше, чем убийство родителем собственного ребенка, хотя первое происходит редко, а второе – каждый день.

Мы отрицаем опасность, потому что мы так устроены, мы видим то, что хотим видеть. В книге «День, когда изменилась Вселенная» (The Day the Universe Changed) историк Джеймс Бёрк подчеркивает: «Видит именно мозг, а не глаз. Реальность попадает в мозг до того, как она пережита, в противном случае сигналы, которые мы получаем с помощью глаз, не имеют смысла». Эта истина напоминает, как важно, чтобы элементы пазла насилия попали в наш мозг заранее, потому что только при таком условии мы сможем воспринять сигналы выживания.

Конечно, мы достаточно серьезно относимся к этой проблеме и стараемся усвоить сигналы: социологический опрос, проведенный Институтом Харриса, показывает: подавляющее большинство американцев весьма озабочено проблемами преступности и личной безопасности. Если это правда, то мы обязаны задать новые вопросы о насилии и о нас самих. Например, как так вышло, что нам лучше известны причины, по которым мужчина покупает лосьон для бритья определенной марки, чем причины, по которым он покупает пистолет? И почему нас так привлекает, когда сталкер атакует известную персону, что случается раз в два-три года, но не интересует, когда женщину убивает ее муж или бойфренд, а это происходит каждые два часа? Почему в Америке существуют тысячи центров по предотвращению суицидов, но нет ни одного центра по предотвращению убийств?

И почему мы так увлечены ретроспективой (в СМИ то и дело повторяют новости за день, за неделю, за год) и подозрительно относимся к прогнозированию, которое могло бы изменить нашу жизнь к лучшему?

Одна из причин заключается в иллюзии, что нам не нужно развивать собственные способности делать прогнозы, раз можно положиться на экспертов. Кэтрин, молодая женщина двадцати семи лет, задает мне (эксперту) вопрос, над которым должны задуматься почти все женщины в нашем обществе: «Куда мне обратиться, если мужчина, с которым я встречаюсь, становится проблемой? Существует ли перечень предупредительных сигналов потенциального сталкера?»

Вместо прямого ответа на вопрос я прошу ее привести пример того, что она имеет в виду.