Дар Небес

– Вы окончательно спятили, оба – и ты и отец, – произнес Питер, когда обрел дар речи, – Хайли… я знаю, что был тебе паршивым спутником. Все эти годы… Темный меня забери, я вел себя, как скотина, мне нет оправданий. Но все изменится. Прошу, позволь мне все изменить! Я больше не хочу гнаться за миражом, я хочу остаться с тобой! Теперь все будет по-другому, обещаю!

В глазах Хайлиана что-то блестело, как капли дождя на лепестках фиалок.

– Питер… полчаса назад, в лесу, я заметил тебя издали. И видел, как ты сорвался с места и побежал – так, словно готов был все смести на своем пути. Но сразу остановился, когда… когда понял, что это всего лишь я, – он судорожно втянул воздух, несколько секунд молчал, словно не в силах продолжать, но потом все же закончил: – Если бы мне нужны были еще какие-то потверждения того, что я поступаю правильно… этого бы хватило с лихвой.

Питер опустил голову, крепко зажмурившись от боли и стараясь дышать через нос, чтобы не всхлипывать. Легкие шаги прошуршали по траве, и узкая ладонь знакомо опустилась на затылок, утешая и успокаивая, словно он был ребенком, заблудившимся в темноте.

– Знаешь, большинство людей жалеет либо о том, что потратили на человека слишком много времени, либо о том, что слишком быстро его потеряли, – охрипший голос Хайлиана звучал тепло, почти ласково, – так вот – я ни о чем не жалею. И если когда-нибудь почувствуешь, что готов стать моим… возвращайся.

Питер не пошевелился. Ветер холодным дуновением коснулся его щеки, едва слышно прошуршал высокими, высохшими до звона стеблями травы.

Хайлиан оступил назад и умоляюще прошептал:

– Ты мог бы… улететь первым? Я еще немного погуляю. Тут так хорошо – лес, поле. Такой простор. Теперь я понимаю, почему ты прилетал сюда так часто.

«Нет, не понимаешь, – подумал Питер и, глотая слезы, провел ладонью над поясом, – и хвала Всемогущему, что хоть это он не позволил тебе понять».

Ледяное небо, как всегда, ударило его по лицу при взлете, дыхание перехватило. Но Питер поднимался все выше и не открывал глаз, пока не почувствовал, что отдалился на достаточное расстояние и даже мельком не увидит на серовато-буром, безжизненном поле крошечную темную фигурку и серебристую искорку вспыхнувших на солнце волос.

Фигурку, которая, не отрываясь, все смотрит и смотрит ему вслед.

Домой Питер не полетел – вдруг понял, что не хочет туда возвращаться. Отца больше нет, а при мысли о роскошных апартаментах, оформленных с такой любовью, с таким вниманием ко всему, что могло бы ему понравиться, становилось тошно. К тому же там не осталось ничего, что Питер хотел бы забрать. К вещам он был равнодушен, изобретательство давно забросил.

Ну, а самое его главное сокровище было всегда при нем, он с ним не расставался ни днем, ни ночью.

Питер машинально коснулся основания шеи, пробежал пальцами вниз по позвонкам.

Он уже с полчаса стоял на балюстраде «Хрустального лотоса» – еще одно сакральное место, посещаемое достаточно часто. Мест всегда не хватало, последнее время «Лотос» приобрел популярность, но Питер давно сохранял за собой ту самую комнату, в которой когда-то держал его Фэлри. Дверь в «дезьку», конечно, уже заменили, но в остальном комнатка осталась точно такой же, как десять лет назад. «Лотос» славился своим консерватизмом.

«И это, конечно, ни о чем не говорит», – угрюмо думал Питер, устремив отсутствующий взгляд на ночной парк. Теперь деревья в нем светились не синим, а фиолетовым, а на месте флаерной площадки мерцала искусная гало-имитация водоема.

«Ни полеты к месту, где была Башня, ни комната в «Лотосе», ни неотвязные сны – ничто не говорит о том, что я продолжаю цепляться за Фэлри, что я и не думал оставлять его позади, а просто сделал вид, что оставил – в первую очередь перед самим собой. Это… ну, такая игра, да. Я побываю здесь и там, как бы невзначай, о Фэлри я при этом не думаю, не вспоминаю его запах, прикосновения его распущенных волос к своим обнаженным бокам и плечам, или как он откидывался назад с такой силой, что я каждый раз пугался, что он сломает себе спину, а он просто был такой – гибкий и сильный, и получал огромное удовольствие, когда сгибался, как лоза, в моих руках, но самым огромным, сводящим с ума наслаждением было, конечно, позволить ему согнуть меня…».

Питер вздрогнул и поспешно покосился по сторонам, словно кто-то мог подслушать его мысли. Но эта часть балюстрады пустовала – уже поздно, кто хотел спать – давно спит, а жаждущие развлечений веселятся далеко отсюда.

Злачные места Оморона впечатляли, Питер видел квартал развлечений всего раз, да и то издали – Фэлри показал ему и строго-настрого запретил туда соваться.

«Попробуешь случайно что-нибудь такое, от чего никакой настройщик не спасет», – пояснил эр-лан, и Питер ему поверил.

Но сейчас его неудержимо тянуло попробовать что-нибудь «такое» – ну а последствия, что ж. Все равно никого и ничего у него не осталось, кроме дурацкого отцовского наказа. Совершенно невыполнимого.

«А как же Фэлри? – прошептал внутренний голос. – Он все еще жив, каково ему будет почувствовать смерть своего Дара Небес?»