Дар Каиссы (сборник)

На первой доске играл мой друг, боксер, красавец, эрудит и жизнелюб Женя Загорянский, шахматный мастер, снискавший славу опасного рифа для шахматного корабля любого тоннажа и вооружения.

На второй доске играл наш математик, труднопробиваемый шахматист Семен Абрамович Kоган. Он ставил солидные позиции и, несмотря на отменную гуманность и добродушие, беспощадно пользовался в игре приемами «душителя», оставляя противнику на доске очень мало «воздуха». Он обладал феноменальной памятью, поражая разносторонними знаниями. В детстве он «насквозь» прочитал малый энциклопедический словарь Павленко и… нечаянно запомнил его наизусть.

На третьей доске играл я, начинающий этюдист, не так давно выигравший первенство томских вузов.

Рядом со мной, на четвертой доске, играл техник завода Витя Егоров, прознанный «турком» за загадочную манеру выражаться. Он был молод, светловолос, напорист и противников не обыгрывал, а «обдувал». И делал это здорово!

На пятой доске играл тоже техник завода. Михаил Николаевич Платов. Помню, я был поражен, узнав, что этот тихий, невысокий и полный человек, уже в летах, был одним из братьев Платовых, признанных классиков шахматного этюда. Но, как ни странно, мы с ним, встречаясь часто, почти не занимались этюдами. Он говорил, что отошел от этого, а может быть, ему не нравились мои этюды. Зато играть легкие партии он обожал. Но играл неважно. И даже на пятой доске не всегда мог защитить честь нашего завода.

И еще в нашей команде были две Оли. Одна из них, Сущинская, была шашисткой и блестяще разносила в шашки всех своих противников, впоследствии став чемпионкой СССР. Другая Оля, ясноглазая, с гладкой прической на прямой пробор и с классическим эллинским узлом волос не затылке, была украшением нашей команды.

Каюсь – ведь прошло столько лет! – мне доставляло особое удовольствие проигрывать ей легкие партии. Видя, как оживлялось ее лицо, я любовался ею и вновь расставлял фигуры.

Командные соревнования, о которых я вспоминаю, проводились летом в Центральном парке культуры имени Горького, в одном из его павильонов. Жара к вечеру спадала, и, пока противник думал, было приятно выскочить на аллею, подышать влажным от политых цветов воздухом, послушать шелест толпы, заглядеться на кого-нибудь из гуляющих или на пароходики, снующие по Москве-реке, или на парашютную вышку со спиральным подъемом, откуда, порой с визгом, спрыгивали в ту пору будущие бесстрашные рекордсмены.

Нашей команде во что бы то ни стало нужно было выиграть очередной матч. Не могу назвать нашего противника. Помню все детали схватки, а противника забыл.

Постепенно дело шло к концу. Загорянский легко выиграл у ошеломленного его мощью партнера, Семен Абрамович с присущей ему математической точностью повторением ходов сделал при всех фигурах почтенную тяжеловесную ничью с первокатегорником. Я продолжал борьбу, а мой сосед «турок» уже «обдул» своего «птенца с испуганным личиком на тоненькой шейке». Хуже обстояло на доске Михаила Николаевича Платова. Он проиграл, как это часто с ним случалось. И еще проиграла ясноглазая Оля с эллинской прической. О другой Оле и говорить не приходилось.

Она, конечно, уже выиграла у старичка шашиста, который не мог примириться с тем, что проиграл такой щупленькой девочке. И три шашки запертыми оказались! Стыд да и только!

Сдвинутые столы стояли рядами. Сражающихся было очень много, и стулья еле втиснулись. Позади меня, спиной ко мне, в команде консерватории сидел прославленный скрипач, любивший шахматы не меньше Филидора и Прокофьева.

В моей партии надвигался цейтнот, и я сидел, напряженно вглядываясь в позицию. На меня навалились мои соратники, увлеченные событиями, которые развертывались на доске. Счет матча пока был 3 1/2 Ha 2 1/2 в нашу пользу. Мне уж никак нельзя было проигрывать. Достаточно было и ничьей. Но азарт увлек меня, – может быть, что краем глаза я видел за своим плечом эллинский узел на темной головке. Я хотел выиграть. И не как-нибудь, а красиво, достойно своих зрителей (или зрительницы!). Я задумал замысловатую комбинацию.

Азартная игра на моей доске привлекла к ней многих посторонних зрителей. Стало душно, пиджаки играющих висели на спинках стульев.

Я жертвовал фигуры одну за другой. Играя черными, выгнал белого короля на h3, но рассчитал неточно и заматовать его не смог. Пришлось хотя бы отыграть назад материал. Это удалось и даже с некоторой прибылью.

Когда я устроил на шахматной доске ураган, то почувствовал вокруг суматоху. Я нескромно подумал, что только подлинно чигоринской игрой можно привлечь такое внимание, но скоро понял, что я тут ни при чем.

Пока толпа зрителей сгрудилась у моей доски, кто-то умудрился отвинтить с лацкана пиджака орден «Знак Почета», которым вскоре после его учреждения был награжден знаменитый скрипач.

В ту пору, как и впоследствии во время войны, их носили не только в торжественных случаях. Колодок, заменяющих ордена, тогда еще не знали.

Нет слов, чтобы передать огорчение скрипача.

Я почувствовал себя неловко, будто был в чем-то виноват.