Дар чародея

Надя понимала, что это нехорошо, следить за молодым человеком и, как воровка, читать его письма. Но в эту минуту сомнения в правильности и честности поступка, которые терзали ее еще минуту назад, улетучились. Ревность овладела девушкой, и в ее голове запульсировала мысль о том, что Сергей положил эту записку для некой женщины и явно назначал свидание на ночь.

Нахмурившись и вновь и вновь читая эту единственную фразу, Надя ощутила, как ее сердце болезненно сжалось. Нет, не могло это быть правдой. Ведь еще час назад граф так неистово и страстно целовал ее, Надю, а сейчас прятал любовные послания для другой женщины? И, скорее всего, та, другая, была уже давно, и, естественно, до появления Нади. Но тогда зачем он вел себя так по отношению к Наде? Так развязно, страстно и любовно. Девушка быстро всунула записку обратно в дупло, и у нее затряслись руки.

Первым порывом было убежать из сада, но тут же ревнивый внутренний голос затребовал узнать, кто эта женщина и как она выгладит. Именно этот жгучий болезненный интерес толкнул Надю быстро уйти обратно за кусты, где она принялась упорно ждать, вперив взор в дуб. Она кусала губы и уже придумывала невесть что, ругая себя за беспечность и за то, что так быстро втрескалась по уши в незнакомого мужчину, даже не выяснив – свободен он ли от обязательств перед кем-то? И вообще, есть ли у него женщина? Он был вдов, и, вполне вероятно, у него могла иметься любовница или тайная возлюбленная.

Почти полчаса девушка стояла за кустарниками, но никто не появлялся около дуба. Она понимала, что незнакомка должна прийти со стороны улицы. Оттого она провожала напряженным взором и ревниво оглядывала всякую проходящую даму, которая следовала мимо ограды. Спустя некоторое время, уже окончательно расстроившись, Надя решила, что больше не будет позволять Чернышеву всякие вольности, ибо у нее тоже есть гордость. Глазами полными слез, она смотрела на дерево и молилась только об одном, чтобы эта женщина, знакомая графа, пришла поскорее и забрала записку, ведь не могла же Надя стоять здесь часами, ожидая. Ее могли хватиться, а через час в столовой накрывали обед. Но уйти со своего наблюдательного поста она не могла, ибо яростно желала знать правду.

К ее облегчению, около полудня у ограды появился паренек лет одиннадцати, в простой одежде и картузе, съехавшем ему на глаза. Приблизившись к ограде со стороны улицы, он проворно ухватился за верх чугунной решетки и, встав одном ботинком на вычурный кованый рисунок, подтянулся вверх. Ловкий паренек с легкостью вытянул из дупла записку графа и словно кошка спрыгнул обратно на землю. Сунув за пазуху лист бумаги, он почти бегом устремился вперед по улице, опасливо оглядываясь по сторонам.

– Вот идиотка! – вспылила Надя, ругая себя. – Конечно, чего это женщина в этом веке будет сама лезть в дупло? Она же наверняка дама. Послала слугу.

Расстроившись окончательно, что не узнала, кто возлюбленная Чернышева, Надя быстро поспешила к дубу, желая проследить за пареньком, но, когда приблизилась к ограде, след его уже простыл.

Весь обед Надя старалась держаться и не показать окружающим, как расстроена. Она улыбалась, но так натянуто, что Сергей даже поинтересовался, хорошо ли она себя чувствует. Надя ответила, что с ней все в порядке. Но это было далеко не так. На душе скребли кошки. После этой записки она как будто спустилась в реальность из блаженного сна.

Естественно, у графа могла быть возлюбленная. Богатый молодой вдовец, родовитый и красивый, он явно привлекал внимание многих дам. Ко всем своим внешним и денежным достоинствам он еще имел чудесный добрый характер, страстный мужской напор и умел так словами затуманить голову девушке, что наверняка женщины очаровывались им. Она же, Надя, была обычной девушкой, да, красивой и молодой, но, пожалуй, на этом все. Ни состояния, ни громкого имени она не имела. Мало того, она вообще была пришлой из другого времени и совершенно не знала этикета и того, как ведут себя дамы этого столетия. Она пыталась копировать поведение и учиться держать себя, чтобы не вызвать подозрений, но, вероятно, у нее получалось не совсем естественно, не так, как если бы она была рождена и воспитана подобно дворянке девятнадцатого века.

Все говорило не в ее пользу, она вообще не понимала, отчего граф начал оказывать ей столько внимания. Надя была подкуплена всеми романтичными ласковыми словами Чернышева, его неистовыми объятиями, но теперь чувствовала, что реальность гораздо прагматичнее и страшнее, чем она думала вначале, и у него точно могла быть другая женщина.