«Он этого и потребует, глаз даю! – сказал чей-то голос в голове. – Он и раньше к ней присватывался, еще пока отец был жив, но тот уклонялся от этих разговоров, а Вальдрик слишком его боялся, чтобы настаивать и ссориться. С тобой же у него будет иной разговор. Ты – сын рабыни, и ни на каких иных условиях он тебе не подчинится. Да и то – до поры. Едва заполучив твою сестру, он объявит себя конунгом, свой город – столицей Русской земли, а с тебя и Киева затребует дань. Глаз даю!»
Поначалу Свен принял этот голос за отзвук собственных мыслей. Но когда голос заговорил об отце – сам Свен о подобных переговорах ничего не знал, – стало ясно: это кто-то другой! Но также он понимал, что в длинной дружинной избе тихо, только Тори с Ольмой шепчутся у очага, а этот уверенный, неторопливый голос раздается внутри его черепа.
Свен пребывал на грани сна и яви – в том состоянии, когда еще немного осознаешь себя в мире вещей, но уже заглядываешь под тонкий покров сна. Перед глазами разливалось белесое пятно с зеленоватыми сполохами по краям…
С некоторых пор Свен ожидал чего-то подобного каждый раз, как ложился спать. Но голос был другой! Это не Старик, открывший ему тайну Ельгова меча. Это кто-то иной… хотя и не намного моложе.
Прямо перед ним за оконцем сна сидел мужчина – весьма почтенных лет, но слово «старик» ему не шло. Среднего роста, худощавый, но мускулистый, с выдубленным морщинистым лицом, с очень светлыми серыми глазами, бойко сверкающими из-под седых бровей, тот был одет в кафтан странного покроя – не греческого, с пуговками на груди, а иного, с полами, наискось запахнутыми одна на другую. На плечах его лежала волчья шкура, сколотая крупной золотой застежкой редкостной работы, с красными камнями, рдеющими, будто кровь. Вид у мужчины, несмотря на старость и седую бороду до середины груди, был вызывающий, будто он только и ищет, с кем бы схватиться.
«Ты кто?» – мысленно спросил Свен, изумленный появлением незнакомого гостя из Источника Мимира.
«Я, дружок, первый житель этого славного дома! – хохотнул престарелый вояка. Слово «дружок» он произнес так, будто обращался к трехлетнему ребенку, но Свен не обиделся: откуда-то он знал, что по сравнению с возрастом этого вояки его возраст кажется не более внушительным. – Я – Нидуд, конунг свеев. Я взял этот меч у Вёлунда, когда пленил его. Знаешь эту сагу? Сагу о Вёлунде? – повторил он, чувствуя недоумение Свена. – Князя альвов, божественного кузнеца, способного летать, но ставшего пленником, потому что слишком много думал о той лебединой женщине, что от него сбежала?»
«Того самого? Вёлунда, что сковал меч для Одина?»
«Ну а еще какого? К тебе уже приходил сам Всеотец, чего же ты удивляешься? Но этот меч, Друг Воронов, Вёлунд сковал для себя. А достался он мне, вместе с золотыми кольцами и прочим его добром. Но однажды я отдал его Вёлунду чинить – рукоять разболталась, в хвостовике трещина пошла. А этот стервец, хоть и был прикован к наковальне вот такенной цепью, все же удумал, как мне навредить. Меч-то он починил, да только наложил на него заклятье. Каждый воин, что умрет с этим мечом в руке, отдаст мечу свой дух и будет служить следующему владельцу. На первый раз – своему убийце. Вёлунд надеялся, что сам со мной покончит и я навечно стану его рабом, как я сам сделал рабом его. Но вышло иначе… – Нидуд запнулся, видимо, не желая рассказывать дальше, и закончил с горячностью: – И вот поэтому я торчу здесь и болтаю с тобой, а мог бы сидеть в Валгалле, с приличными людьми… Только тут и порадуешься, что этот хромой змей сгубил обоих моих сыновей. Иначе меч достался бы им и теперь они и здесь были бы со мной!»
Сколько же их было – прежних владельцев, победоносных воинов, что умерли, сжимая в немеющих пальцах серебряную рукоять меча и с тем навеки вселились в него?
«Хольти был десятым, – ответил Нидуд на его невысказанный вопрос. – Тот парень, у которого этот меч отбил твой отец. Но я не собираюсь торчать тут с тобой всю ночь и рассказывать про все их дрянные жизни. Я должен передать тебе кое-что важное. Слушаешь?»
«А куда же я денусь?» – мелькнула своевольная мысль.
«Да уж, с этого драккара ты не соскочишь! – хмыкнул Нидуд. – Пока что мы волею Одина прикованы к тебе цепью покрепче железной, но настанет твой час – и ты сядешь с нами на одну скамью, чтобы служить кому-то еще и ворочать веслами чужой удачи… Очень подозреваю, что это случится уже скоро – иные из нас, знаешь ли, владели этим мечом не так чтобы долго. Всем известно, что он приносит удачу, и охотников им владеть всегда предостаточно, а носящий Друга Воронов не имеет права отказаться от поединка, если его вызывают…»
«Да заткнись ты, коряга старая! – рявкнул откуда-то издалека другой мужской голос, пониже и помоложе. – Парень, не слушай его, он врет! Ты жить будешь очень долго, самому надоест!»
«Это кто такой умный? – возмутился Нидуд куда-то во тьму. – Убба, опять ты? Коли охота, иди толкуй с ним сам!»