Дар берегини

«Это имя означает «священная», «посвященная богам», – вспомнилось, что говорил ей отец много лет назад. – До нас с тобой его носили многие славные люди из рода Инглингов… Только потомки Инглингов и Скъёльдунгов имеют право на это имя, потому что в их жилах течет кровь Одина и его божественных сыновей. Это высокая честь, недоступная низкородным, но и нелегкая обязанность…»

– У нас есть уже госпожа Ельга, – Славигость посмотрел на нее. – Ельга-Поляница, Ельгова дочь.

– А теперь будет и другая госпожа, над всеми первая, – невозмутимо продолжил Ингер. – Ельга-Эйфрида, княгиня моя.

Впервые за последние нелегкие месяцы Ельга не нашла слов и сидела молча, опустив глаза и глубоко дыша. Раньше ей мнилось, что трудно принимать деревских послов или судить тяжбы. Но сейчас это все казалось мелочью. Самое трудное, похоже, у нее впереди.

Еще утром она жалела, что Свен уехал и не сможет принять нового князя вместе с ней. Теперь она этому радовалась. Уж он бы не стерпел такого поношения, видя, как имя его сестры – знак ее чести и достоинства – вручили какой-то низкородной чужачке. Ишь ты, лебедь белая!

И эта залетная лебедь отныне будет над ними госпожой.

⁂

До Чернигова оставался один переход. Свен столько раз проделывал этот путь, с отцом или сам возглавляя дружину, что знал здесь каждую весь у Днепра и Десны. Вдоль этого пути тянулись еще Ельгом выстроенные погосты – дома для ночевок дружины. Там и останавливались, привязав лодьи и выставив дозорных. Хоть эта земля и считалась давным-давно своей, осторожность никогда не бывает лишней.

Разговор в Чернигове Свену предстоял сложный – немногим легче, чем был в Малине. Воевода Вальдрик, хоть и принадлежал к подчиненным Киеву варяжским вождям и в свой город попал по воле Ельга киевского, был человеком непростым. Ходили слухи, будто в молодые годы он был «морским конунгом» и что его дважды вешали, но оба раза он каким-то образом оставался в живых. Лет сорока с небольшим, невысокий, жилистый, бойкий и разговорчивый, Вальдрик обладал железной волей, неукротимой отвагой и сильным честолюбием. В Чернигове, на рубежах с воинственными северянами и непокорными, упрямыми в своей замкнутости радимичами, требовался именно такой человек, но управлять им было нелегко. Мудрому и могучему Ельгу это удавалось, но удастся ли Свену? При всей своей уверенности тот понимал: Вальдрику будет не очень-то приятно признать новым господином парня на двадцать лет моложе себя и к тому же сына рабыни. Чтобы склонить его на свою сторону, потребуются очень сильные средства.

Но если он сумеет подчинить Вальдрика, то его положение нового господина руси будет признано всеми.

«Если Вальдрик заупрямится, постарайся намекнуть ему… ну, на меня, – говорила Свену Ельга, когда они обсуждали эту поездку. – Что если он тебя поддержит, то, может быть, получит меня в жены. Только не обещай прямо! Говори, что это будут решать старейшины и вече, но что ты был бы рад приобрести такого надежного родича… Понимаешь?»

Свен кивал: за минувшие месяцы он научился понимать такие вещи. Прямо лгать Вальдрику, как он это делал с Боголюбом, нельзя. Вальдрик был нужен как деятельный союзник, а не беспомощный пленник, поэтому его требовалось обольстить надеждой на богатую награду, не допуская прямой лжи. Задача, пожалуй, посильная только самому Ельгу Вещему, известному своей хитростью. Свен никогда не считал себя мудрецом, да и не ждал, что именно ему придется исполнять и эти, столь непростые княжеские обязанности. Но когда Девы Судьбы выбирают тебя, пятиться негоже.

Мысли о том, что он будет говорить Вальдрику, перепутывались с мыслями о Ружане. Свен любил о ней вспоминать; это знакомство было самым приятным, что случилось с ним за много лет, и образ Боголюбовой молодой жены давал отдых душе и рассудку. Засохшие цветы с ее купальского венка он тайком возил с собой, держа за пазухой, в льняном мешочке, и запах их навевал ему такие сладкие воспоминания, что невольно просилась улыбка.

Ехали так долго, как позволял световой день. В теплое время огонь в печах не разжигали, костры, чтобы варить кашу на ужин, раскладывали снаружи. Вечером, упав наконец на свалявшийся постельник, накрытый войлочной кошмой, Свен заворачивался в плащ и засыпал почти мгновенно.

Вместо женщины Свен клал рядом с собой меч – не только ради того, чтобы оружие всегда было под рукой. За минувшие месяцы он так привык к Другу Воронов, будто в нем заключалась его собственная душа. Даже ненадолго расставшись с мечом, Свен испытывал смутное беспокойство, будто забыл нечто очень важное. Должно быть, так сказывалась сила священного, почетного оружия вождей-всадников, неведомого ему раньше. Он засыпал, положив руку на ножны, и длинный клинок в бурой коже казался ему прочной дорогой к источнику норн… Свен ведь уже знал, кто приходит по этой дороге и может прийти к нему снова.

Даже в полусне его не оставляли мысли о предстоящем. Что делать, если Вальдрик потребует ясного обещания выдать за него Ельгу? Он ведь тоже не глуп и не хуже других понимает – это путь к киевскому столу…