– Будь жив, Смолка, – кивнул Свен, и Ельга с удивлением замечала в его лице, глазах и голосе снисходительную приветливость, которой отличался в разговоре с простонародьем их отец. – С чем прибыл?
– С вестью я к тебе. Верю, ради богов не погневаешься ты на меня и родичей моих за весть горестную… Не по своей же воле я, а такая вот судьбина… А и погневаешься, – мужик махнул рукой, – и то не беда, все беды уж со мной случилися…
– Горестную весть? – Свен подался вперед. – Что произошло? Говори!
– Набежали на нас люди из земли Деревской, от князя Житимира. На заре набросились, только на нивы мы наладились. Людей всех схватили, дядьку Синюту зарубили… Взяли меня и вот братьев, велели ехать к тебе и сказать: Боголюб дедовский завет нарушил, землю свою покинул, за то ему поделом – в силок попал, значит, богам и дедам он неугоден и более он маличам не князь. А Житимир дань тебе платить не желает, и все древляне с ним согласны. Ждет, сказал, на бой тебя на Рупине, как лед станет, и кто одолеет, тот с того и дань возьмет, и дом его возьмет, и добро, и домочадцев. С тем велел к тебе ехать… А у нас весь всю пожгли, и нивы, и сено, а людей всех к себе в челядь увели… – понизив голос, добавил Смолка. – Давай, коли войско собираешь, так бери нас с братьями. Пусть уж нам головы сложить, а не спустим лешачьему семени…
Ельга выпрямилась, но больше ничем не выдала своего волнения. Свен даже в лице не переменился и лишь слегка поглаживал серебряное «яблоко» меча.
Помня опыт первого и второго посольства в Киев, древляне больше не стали засылать своих людей, а вынудили послужить вестниками самих полян. Да так, чтобы в их решимости отомстить за позор никто не усомнился. Но выступить большими силами прямо сейчас и они не могли – требовалось сперва убрать хлеб с полей, а уж потом собирать войско. Сейчас они лишь разорили окраины, первые порубежные полянские селения – чтобы дым пожарищ щекотал Ельговичам ноздри, нес горечь унижения, как всем древлянам он ел глаза после «древлянской бани» в Киеве, слухи о чем уже широко разошлись.
Как станет лед – то есть когда будет закончено со всеми работами в поле и начнется настоящая зима. За оконцами ярко светило солнце, над Киевом плыла жара макушки лета, но Ельга уже видела перед собой заснеженные берега Рупины и два войска напротив одно другого. Строй черных копий… красную кровь на белом…
Да и могло ли быть иначе? По лицам Свена и оружников она видела: никто иного и не ждал. Война стала неизбежной с того мгновения, как первое посольство, с Щуром во главе, месяца два назад переступило порог этой гридницы. И все, что они делали до сего дня, уже было войной.
– А кто у них старший был, этих, что набежали на вас? – услышала Ельга голос Свена.
– Хвалимир, сказал, звать его, Боголюбов сын…
Через три дня в Ельговой гриднице сошлось полянское боярство. Собрать старейшин в пору жатвы было нелегко, но слухи о грядущей войне расходились все шире, и многие покинули нивы, чтобы поскорее узнать, чего ждать от судьбы. Свен употребил это время на обдумывание того, что он скажет людям. За эти дни весть о разорении он получил еще трижды: Хвалимир с дружиной удалых древлянских отроков прошелся по селам полян на Рупине, будто косой по траве. Горели избы и созревшие нивы, людей уводили в полон за Здвиж, но из каждого селения несколько человек Хвалимир отправлял в Киев к Свену все с той же вестью: зимой пойдем на тебя! Вызов передавался от имени князя Житимира искоростеньского и мужей древлянских, но звучал из уст Хвалимира.
– Как он не боится! – вырвалось однажды у Ельги. – Ведь отец его у нас!
– Своего отца он уже мертвым считает, – вздохнул Вячемир. – Вот и мстит.
Прослышав о беде, поляне в порубежной полосе снимались с места и поспешно уходили на восток, к Днепру. За Рупину Хвалимир не пошел: видно, не имел сил на более дальний поход. Вестники несчастья рассказывали, что у него было с собой всего полтора десятка отроков – достаточно, чтобы разорить не готовую к набегу весь из трех-четырех дворов, но слишком мало, чтобы встречаться с ополчением даже ближайшей полянской волости, найдись среди ее старейшин способный воевода, или с двумя десятками варягов, которых Свен мог спешно выслать.