Дантон

Законодательное собрание не рискнуло отвергнуть ни одного из предложений министра юстиции. Все они были приняты под взрывы аплодисментов.

Более двухсот лет прошло с тех пор. Давно погребены историей мелкие делишки Жоржа Дантона, его житейские интересы, его неровное, противоречивое поведение в политике.

Но слова, сказанные оратором-демократом в день 2 сентября 1792 года, живут и поныне и всегда будут живы.

Ибо смелость в борьбе есть высшая мудрость революционной тактики.

Первый раз набат ударил в полдень, в тот самый час, когда капитулировал гарнизон Вердена.

После этого он уже не смолкал.

Выстрелила сигнальная пушка.

Забили барабаны.

Над Ратушей взвился черный флаг.

По призыву Коммуны народ собирался на Марсовом поле. Там раздавали оружие и строили батальоны волонтеров.

Рядом с комиссарами Коммуны находился и Жорж Дантон. Сразу после произнесения речи он покинул Собрание и, забежав ненадолго в министерство, прибыл на Марсово поле.

Здесь его голос снова зазвучал в полную силу.

Он благословлял юных добровольцев на правое дело. Он объяснял, что судьба родины и революции отныне в их руках.

Дантон был спокоен, хотя хорошо знал, что в это время должно было произойти во многих районах столицы…

Незадолго перед тем, еще находясь в министерстве, Жорж беседовал со своим старым знакомым, журналистом Прюдомом.

Прюдом, страшно перепуганный звоном набата, прибежал к министру, чтобы узнать причину тревоги.

Дантон положил руку на плечо журналиста.

— Успокойся, этот набат возвещает победу.

— Но говорят об убийствах!

Дантон задумался.

— Да, нас всех должны были перерезать минувшей ночью. Этим негодяям аристократам, сидящим в тюрьмах, доставили ружья и кинжалы.

— Но каким же образом думают предотвратить выполнение заговора?

— Каким образом? Озлобленный народ, узнав об этом вовремя, сам расправится с заговорщиками…

И на все возражения Прюдома Жорж отвечал лишь одной фразой:

— В настоящее время только крутые меры могут привести к результату, все же остальное бесполезно.

Министр революции не мог не знать, что происходило в парижских тюрьмах, ибо все это было одной из частей им же самим составленного плана…

Впрочем, не следует думать, что так называемые «сентябрьские убийства» произошли исключительно вследствие воли Дантона.

Правильнее будет сказать, что Дантон их предвидел и — предвидя, использовал.

Простые люди Парижа, которые шли на фронт, чтобы защитить родину, были готовы отдать свои жизни, но не желали действовать вслепую. Они понимали, что революция еще не закончена. Они оставляли в столице своих жен и детей, и на кого же? На подручных Бриссо и госпожи Ролан, которым они не имели никаких оснований верить, в которых уже разглядели своих тайных врагов!

Но это была лишь часть, и притом меньшая часть, беды. Главное горе заключалось в том, что тюрьмы Парижа были до отказа набиты явными врагами — роялистами и фельянами, врагами лютыми, беспощадными, которые с нетерпением ждали интервентов и которые не остановились бы ни перед чем, лишь бы снова надеть на народ оковы.

Между тем законное правосудие бездействовало.

Значит, оставалось правосудие незаконное, стихийное.

— Если нам суждено погибнуть, — рассуждали санкюлоты, — пусть прежде погибнут злодеи, хотевшие задушить революцию. Пусть не восторжествуют они над нами, пусть не прольют крови наших близких в наше отсутствие.

Дантон очень хорошо понимал эти настроения и отнюдь не собирался им препятствовать. Наоборот, он считал их за благо. Ведь в отличие от своих коллег — жирондистов он также считал, что революция еще не закончена, хотя и не собирался доводить эту революцию до пределов, которые были желанны санкюлотам.

И именно поэтому он предпочитал, чтобы санкюлоты остановили свое внимание на тюрьмах: это было лучше, чем направлять их внимание на социальные проблемы…

«Сентябрь» бушевал над Парижем в течение всего трех дней: второго — все началось, четвертого — в основном было закончено. Расправа была немедленной и кровавой. Впрочем, даже монархисты-очевидцы в своих мемуарах не осмеливались отрицать, что санкюлоты не карали за убеждения или малозначительные проступки. Часто после короткого допроса они не только давали свободу заключенному, но торжественно провожали его до самых дверей его жилища.

Но они были беспощадны к неприсяжным священникам, повинным в контрреволюционной пропаганде, к царедворцам и защитникам Тюильри, к фальшивомонетчикам и агентам низвергнутой монархии.

Наказание было одно — смерть.

В ближайшие дни подобное движение имело место в Версале, Реймсе, Мо и Лионе. Активность народа стимулировали специальные призывы, посланные из Парижа в пакетах министерства юстиции.

Точное количество казненных не установлено. По-видимому, оно достигало полутора тысяч человек.

Позднее вожаки Жиронды обвиняли в подготовке и проведении «сентябрьских убийств» исключительно Коммуну и демократов-якобинцев.

Спрашивается, как же сами они вели себя в эти страшные дни?