Читаем Данные достоверны полностью

— Ну, рассказывай, Паша, что у тебя произошло? Не торопись только. По порядку давай... Как случилось, что тебя хотели арестовать и ранили?

Кирбай пожал плечами:

— Сам не пойму, что вышло, товарищ капитан... Чтобы там слежка за мной была или еще что — не замечал. В отряд я не ходил, с Кузьменко переписывался через «почтовый ящик». Сестренки тоже аккуратно себя держали. Никому не говорили, что имеем связь с партизанами. Правда, Полина раза два бегала в Житковичи с минами, но к ней не цеплялись. Спокойно пронесла все, что надо.

— А к вам кто ходил?

— К нам-то? Да сын Горева приходил, Гарбуз раза два появлялся, Степан Татур с мехпункта бывал.

— Часто?

— Нет, тоже раз-другой... Ну и Женя Матвеец, подружка сестер, захаживала. Она, почитай, все время бывала. Да и как не бывать? Соседи! Она на связи с Житко-

[142]

вичами работает, товарищ капитан. Я после вашего ухода Кузьменко на Женю указал. Комсомолка, смелая...

— Так... Когда же тебя хотели арестовать? Как это вышло?

Павел Кирбай потер небритую щеку, развел руками:

— Врасплох застали, товарищ капитан. Днем было дело. Сестренки в рыбхоз ушли, а я дома оставался, по хозяйству, значит... Вдруг дверь настежь — фрицы с полицией! И сразу — хенде хох!

У них автоматы, а у меня — тарелка с полотенцем. Силы вроде неравные. Поднял руки.

Кричат:

— Собирайся, сукин сын, партизан!

А сами — по сундукам, по шкафам шастают, перины ворошат.

С немцами — полицаи. Рожи знакомые, житковичские.

— За что меня? — спрашиваю.

— Поговори, сволочь! Одевайся давай!

Тут я и сообразил сиротой прикинуться.

— Ребята, — прошу, — дозвольте хоть хлеба с салом взять.

— Где у тебя сало?

— Да туточки, в подполе.

— Ну лезь, да живо! А то ребра пересчитаем!

Не знаю, сжалились они надо мной или рассчитывали моим же запасом поживиться, только пустили в подпол. А у меня в подполе, товарищ капитан, обрез припрятан. Я как спрыгнул вниз, сразу к куче картошки, разрыл ее и за винтовку. Пошарил — три обоймы целы! Клацнул затвором, одну обойму в магазин загнал и стою, дух перевожу.

А полицаи уже орут:

— Вылезай давай, пока не стеганули из автомата!

Ну, думаю, в руки им попасть — живым не быть, а так — еще поглядим, кому первому на небеса возноситься!

Приставил лесенку, поднимаюсь. Обрез держу наготове.

Один полицай самокрутку закуривает, двое платья сестренок в узел увязывают, а фрицы у двери толкутся, ждут.

Эх, как глаза вытаращили, как дернулись! А я уже вскинул обрез, да по ним, по ним, а потом по полицаям!

Дым, грохот, фрицы на пол, полицаи к двери было — и тоже врастяжку, через немчуру, значит.

[143]

А я с ходу к окну, высадил раму — и во двор, к воротам, на улицу.

Они только тут опомнились, начали строчить вслед. Да я уже огородами к лесу.

Ну, пока по полю бежал, стреляли по мне, зацепили плечо. Однако я отстреливался, до кустов добрался, а в лес фрицы побоялись соваться... Так и ушел.

— Попал ты в переделку... Ну а сестры?

— К сестрам наши юркевичские девчонки прибежали, сказали, что за мной фашисты приходили. Полина и Алима домой не вернулись, сразу подхватились и сюда, в отряд.

— Правильно сделали... Как ты думаешь все же, Паша, почему тебя арестовать хотели?

Павел вздохнул:

— Нехорошо на людей думать, товарищ капитан, но не иначе — выдал кто-то, что я в лес к партизанам ходил.

— А ты не думаешь, что это связано с Житковичами?

— Ну нет! Вряд ли! Там же все целы, никого не тронули!

Мы еще побеседовали с Павлом, потом я вернулся к себе на центральную базу, расспросил Николая Кузьменко о том, как идут дела в Житковичах.

Кузьменко доложил, что после бегства Кирбая в отряд он нарочно запрашивал Горева, нет ли за товарищами из его группы слежки, не ведут ли немцы наблюдение за кем-либо.

Горев ответил через Женю Матвеец, что никакой слежки нет, а работа разворачивается так успешно, как он и не ожидал. Горев просил только подбросить мин, взрывчатки и листовок.

— Они еще спрашивали, — сказал Кузьменко, — надо ли расширять группу? Сообщили, что на примете верные люди есть. Я, как приказывал Батя, разрешил, товарищ капитан, привлечь новых членов...

По всему выходило, что история Павла Кирбая совершенно не связана с какими-то планами врага в отношении житковичских товарищей.

Будь я более опытен, знай тогда лучше методы работы гестапо, я не успокоился бы, принял более эффективные меры по усилению безопасности подпольщиков. Тем более что обстановка осложнялась.

Но я не сталкивался еще лицом к лицу с контрразведкой противника и вместе с другими товарищами полагал,

[144]

 что в условиях небывалого подъема партизанского движения группа Горева может продолжать интенсивную деятельность.

К тому же события ближайших дней отвлекли от раздумий над случаем с Кирбаем: пришли с бойцами Бринский и Каплун.

Успокоенные тем, что из Житковичей идут хорошие сведения, мы с Григорием Матвеевичем полностью отдались подготовке новых отрядов, которым предстояло идти под Сарны и Ковель.

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные мемуары

На ратных дорогах
На ратных дорогах

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Василий Леонтьевич Абрамов

Биографии и Мемуары / Документальное
Крылатые танки
Крылатые танки

Наши воины горделиво называли самолёт Ил-2 «крылатым танком». Враги, испытывавшие ужас при появлении советских штурмовиков, окрестили их «чёрной смертью». Вот на этих грозных машинах и сражались с немецко-фашистскими захватчиками авиаторы 335-й Витебской орденов Ленина, Красного Знамени и Суворова 2-й степени штурмовой авиационной дивизии. Об их ярких подвигах рассказывает в своих воспоминаниях командир прославленного соединения генерал-лейтенант авиации С. С. Александров. Воскрешая суровые будни минувшей войны, показывая истоки массового героизма лётчиков, воздушных стрелков, инженеров, техников и младших авиаспециалистов, автор всюду на первый план выдвигает патриотизм советских людей, их беззаветную верность Родине, Коммунистической партии. Его книга рассчитана на широкий круг читателей; особый интерес представляет она для молодёжи.// Лит. запись Ю. П. Грачёва.

Сергей Сергеевич Александров

Биографии и Мемуары / Проза / Проза о войне / Военная проза / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии