Читаем Данные достоверны полностью

Данные достоверны

Отряд благополучно избежал облавы, выскользнул из кольца карателей и ушел на поиски отряда Коржа, о котором ходили слухи, что он прислан из Москвы, имеет рацию, принимает самолеты с Большой земли.

Сто восемь человек привел капитан Каплун в отряд. Привел с боями, имея на счету уничтоженных гитлеровцев, разгромленные обозы и полицейские участки...

Выслушав Василия Захаровича Коржа, я представил себе, в каких условиях начинали местные партизаны. Но мне надо было узнать еще кое-что.

— А в городах как настроен народ? — спросил я.

— Насчет городов... Знаю, к примеру, из Минска подпольщики к Козлову являлись. А от городских жителей, что в партизаны ушли, не раз слышал: в городах тоже не дают покоя оккупантам наши патриоты.

Встретились мы с Коржем и Бондаренко в двенадцать часов дня, а разошлись только в восьмом часу вечера.

Встретились почти не зная друг друга, а расстались добрыми друзьями.

Я доложил Линькову о переговорах с Василием Захаровичем Коржем и Бондаренко, не скрыв своего отношения к этим людям, к их легендарному отряду.

Линьков принял мои излияния сдержанно.

Однако в ближайшие же дни пригласил Коржа прибыть на базу для личной беседы.

Корж получил взрывчатку и некоторое количество боеприпасов.

А я, посоветовавшись с Сеней Скришшком, послал в Центр очередное сообщение:

«Шлите помощников. Краткое ознакомление работой требует обслуживать большой район действия».

Сообщение было датировано 26 августа 1942 года.

Я уже понял, что при помощи партизан мы сможем просматривать огромную территорию и что один человек справиться с таким делом будет не в силах.

[64]

На хутор к Матрене Мацкевич со мной пошли Федор Никитич Якушев, Анатолий Седельников и Николай Кузьменко.

Перед этим я поговорил с Седельниковым и Кузьменко, прямо сказал, что командование отряда хочет назначить их в разведывательную группу.

Седельников встревожился. Сержанту показалось, что таким образом его отстраняют от активных диверсионных действий. Пришлось объяснить, что ему оказывают большое доверие.

И все же Седельников колебался:

— Не имею ни малейшего представления о разведке, товарищ капитан!

— Ничего. Получите представление.

— Даже не знаю, что предстоит делать!

— Объясним... Например, когда пойдем к Матрене, нужно будет вызвать ее на разговор о местных жителях, осторожно узнать, кто хотел бы бороться, а кто продался немцам.

— Да ведь об этом напрямик не спросишь!

— Правильно... Однако вас я спросил о вашем прошлом, и вы мне все рассказали.

— Спросили?.. Просто мы беседовали, вот и...

— Нет. Мы не просто беседовали. Вспомните.

Седельников смотрел озадаченно.

— Товарищ журналист! — засмеялся я. — Где же ваше понимание психологии человека?! Ведь это очень просто! Вы совершенно естественно отреагировали на мою откровенность, открыв свою душу!

Седельников смутился. Кажется, он досадовал и на меня и на себя.

— Не сердитесь! — сказал я. — Этот прием был употреблен не во вред вам!

— Н-да... — мотнул головой мой собеседник. — Если бы знать... Вы это ловко проделали, товарищ капитан. Я даже не заподозрил подвоха.

— По отношению к вам и не было никакого подвоха. Скорее, это был урок. Вам предстоит вести такие же беседы не раз и не два. В самое ближайшее время.

— У меня так не получится.

— Получится!

[65]

Перед тем как идти на хутор, я приказал Якушеву, Седельникову и Кузьменко внимательно прислушиваться к рассказам Матрены и как можно лучше запоминать все, а особенно имена и фамилии, которые она назовет.

— Это наша основная задача! Разговор поведу я, а вы запоминайте. Ясно?

— Ясно, товарищ капитан.

...Мы шли глухим ночным лесом, неприметной, виляющей из стороны в сторону тропой. Впереди — Седельников, за ним мы с Якушевым, сзади — Кузьменко.

Шли долго. Наконец лес кончился, по плечам зашуршал невидимой листвой, царапнул невидимыми сучьями подлесок.

— Выходим, — шепнул Седельников.

Двор Матрены смутно чернел посреди большой поляны. Сквозь одну из ставен еле пробивалась ниточка света.

Убедившись, что все тихо, мы осторожно приблизились.

Седельников взошел на крыльцо, трижды стукнул в крайнее окно. Скрипнули половицы, брякнула щеколда...

Я вошел следом за Седельниковым. Входную дверь за нами закрыли. Невидимая в темноте хозяйка прошла вперед, приоткрыла дверь в избу. Запахло теплом печи, нагретым деревом, кислым тестом.

— Сюда! — шепнул Седельников.

Я натолкнулся на притолоку, шагнул в боковушку, где хозяйка вздувала лампу.

Матрене было лет под сорок. Еще молодое лицо ее, сухое, как говорят — иконописное, приветливо улыбалось над закопченным стеклом лампы.

— Милости просим! — певуче сказала Матрена. — Заходьте, заходьте!

Большие, живые глаза с любопытством оценивали мою новую, в ремнях, куртку, новые диагоналевые брюки, армейские сапоги.

— Мы за хлебом, — сказал Седельников.

— Рановато, — ответила Матрена. — Еще не пекла. Придется обождать.

— Ребятишки-то спят? — спросил я.

— Спят, — сказала Матрена. — Что им сделается?

Мы присели — кто на лавку, кто на застланную рядном постель. Матрена посмотрела тесто, вернулась.

— Курить у вас можно, хозяюшка?

[66]