Даниил Московский

Махнул Константин Романович приставу:

— Разболтался вор, разумничался. Утопить его в Оке, дабы другим неповадно было…

Расходился народ, княжий суд одобряя.

— По справедливости приговор княжий, эвон сколь разбойного люда бродит.

Константин Романович не раз мысленно обращался к спору на съезде. Да, он отправится к Ногаю, и коли князья за то его попрекнут, Константин Романович им ответит: почто же вы великого князя не судите, не у него ли в привычку вошло Орду впереди себя пускать?

Иногда он думал о том, что никто из князей не встанет в защиту Рязани, поопасаются братьев Даниила и Андрея. Единственный, кто справедливости ради голос подать может, — это Михайло Тверской, но он за рязанского князя не вступится, а все потому, что между ним, князем рязанским, и тверским давняя неприязнь. Все из-за княгини Ксении. Было время, послал князь Константин бояр Ксению сватать, а та Михаилу предпочла. И хоть тому не одно лето минуло, а Константин Романович тверичу простить не мог, что помешал его счастью. В первый год даже войной на Тверь замысливал пойти, да бояре отговорили. И он согласился: ну что сказали бы о нем люди? А на Ксению князь Константин обиды не таил, ему ли тягаться с Михайлой? Тот высок, широкоплеч и ликом выдался. Тем, верно, и взял Ксению.

Ныне у рязанского князя своя семья, жена, дети, но он, князь Константин, нет-нет да вздохнет, Ксению припомнит. Попервах имя жены путал, Ксения перед глазами стояла.

И снова рязанский князь думал о том, что ни Ярославль, ни Ростов с Угличем, ни уж, конечно, Тверь за Рязань не встанут против князей Владимирского и Московского, а те всегда готовы Рязанское княжество пощипать, от земель его крохи отхватить.

Как только Константин Романович о том задумывался, Ногая вспоминал. Как-то несколько ногайских улусов под-кочевало чуть ли не к верховьям Дона, в Пронске даже тревогу ударили. Пришлось рязанскому князю дары везти степняку, бить челом, чтоб убрались его улусы из Рязанщины.

Ногай тогда принял Константина Романовича благосклонно, угощал, сажал с собой рядом, в дружбе заверил. Правды ради, хан слово сдержал, и татары его орды редко набегали на Рязанщину.

Прознав о поездке Константина Романовича к Ногаю, Тохта потребовал явиться в Сарай. Вот уж когда князь страху набрался, совсем было с жизнью простился, но Тохта помиловал, а уж как изгалялся — поди, на коленях поболе, чем в храме, настоялся.

Размышляя о том, рязанский князь только вздыхал: разве он один такой, в Орде все проходят через унижения, никого горькая чаша не минет. Да и здесь, на Руси, последний мурза с ханской пайцзой мнит себя выше русского князя. Перед пайцзой, этой пластиной со знаками, все склоняли головы. Русские князья мечтали о пайцзе как об охранной грамоте. Батый жаловал золотой пайцзой Невского, потому Берке прощал Александру Ярославичу своевольство. И даже когда тот, возвращаясь из Орды, порубил татар, попытавшихся заступить ему дорогу, хан Берке не обвинил Невского.

Тохта хоть и дал Андрею Александровичу ярлык на великое княжение, но пайцзой не наделил. Верно, оттого удельные князья не слишком боятся великого князя Владимирского. Константин Романович, как и другие князья, не чтит Андрея Александровича, но понимает: если Москва и Владимир на Рязань пойдут, ему их не одолеть…

Рязанский князь подчас вопрос себе задает: отчего города русские каждый сам за себя, недружны, спорят, войной ходят друг на друга, не желают признать, что сила Руси в согласии, а не в раздорах? Алчность князей обуяла, без злобы жить не могут. Он, Константин Романович, довольствуется тем, что имеет. Объехал в полюдье свою землю — и полны клети и амбары. Ан нет, на его добро посягают. Возомнили, будто у рязанского князя нет дружины и он на Даниила и Андрея управы не сыщет.

Как только Константин Романович начинал об этом думать, его забирал гнев. Единственное средство успокоиться князю ведомо. Он зовет дворского, велит истопить баню. Полежит Константин Романович на полке, попарится, уймется волнение…

— Мыльня наша, — говорил князь, — самая отменная!

От съезда во Владимире, где Даниил Александрович похвалялся отнять у Константина Романовича Коломну, минул год. Улеглись страсти, пришло к рязанскому князю успокоение. Однако подчас предчувствие беды накатывалось на него.

Прискакал из Коломны в Рязань боярин Ведута с горькой вестью: занял Даниил город, а тех бояр, какие не взяли его сторону, казнил.

Случилось То неожиданно, когда в Коломну съезжались на торг смерды из окрестных деревень. На рассвете спустились по Москве-реке ладьи с московскими дружинниками, бросились к городу. Ударили коломенцы в набат, едва успели ворота закрыть. А к берегу все новые и новые ладьи причаливали. И тут в Коломне изменщики отыскались, часть бояр сторону московского князя приняла, открыли ворота.

С князем Московским явилась вся его дружина, ко всему великий князь Владимирский Андрей обещал прислать в подмогу Москве своих ратников да еще передал: ежели рязанский князь не смирится, то и Муром отнимем у него.