Даниил Московский

   — Князь, не умышляй зла противу великого князя Дмитрия, стойте заодно...

Но городецкий князь сердито оборвал:

   — Не лезь, поп, не в своё дело!

И хоть в церкви был полумрак, Исмаил не увидел, догадался — князь Андрей во гневе. Не сказав ничего, городецкий князь положил на блюдо несколько монет и покинул храм...

С заутрени Исмаил возвратился в свой домик, где его ждала еда: каша гречневая и кружка козьего молока. Старая монашка, многие годы прислуживавшая ещё епископу Феогносту, подала на стол и тут же удалилась. Монашка была молчаливой, и Исмаил не мог даже вспомнить, какой у неё голос. Но он был благодарен ей, что после смерти Феогноста не ушла в монастырь, а осталась следить за хозяйством в доме.

После утренней трапезы владыка отправился в узкие, кривые улочки города, где жил русский мастеровой люд, стучали молотки, звенел металл и пахло окалиной...

Сарай — город многоязыкий, шумный, здесь, казалось, собрался люд со всей земли. На огромные, богатые базары съезжались купцы отовсюду. Город, где селились кварталами. Те, какие начинались от церкви, — православные, христиане; от мечетей — мусульманские; от синагоги — иудейские.

Исмаил обходил русские кварталы, заходил к тем, кто по каким-то причинам не мог бывать в церкви, поддерживал их словом, а иногда и деньгами.

Бедный приход в сараевской церкви, разве когда помогут наезжающие русские князья. На их подаяния и живёт храм в Орде...

Покидая Ростов, великий князь узрел юную холопку. И хоть была ещё отроковицей, но обещала превратиться через год-другой в стройную, пригожую девицу.

Спросил:

   — Чья девка-то?

Тиун ответил поспешно:

   — Князь Константин из Углича привёз, да так и прижилась.

   — Девку на себя беру, — бросил князь Андрей и велел собрать её. — Зовут-то как?

   — Дарьей, — снова ответил тиун. — Только уж ты, князь, не обидь её, смирна она.

   — Твоё ли дело, старик...

Повыла Дарья да и села в телегу. А чтоб не сбежала, приставили к ней для догляда молодого гридня Любомира.

Везут Дарью, а рядом гридин на коне и на неё поглядывает. Гридин собой пригож, рослый, широкоплечий, всё норовит в глаза Дарье заглянуть. И невдомёк ей, что гридин уже утонул в её голубых очах.

Млеет Любомир, и сердце счастливо постукивает. Догадался — не любовь ли к нему явилась? И одно ему невдомёк, к чему великий князь забрал отроковицу во Владимир.

Лето на осень повернуло. Первые заморозки тронули траву. Она прижухла, и лист на деревьях прихватило. Ярче заалела рябина, ждала зимнего снегиря. Заметно укоротился день.

Сразу же за городом, где лес почти подступил к крепостной стене, гридин Любомир поставил силки. Хитро приспособил на лису. И изловил-таки, крупную, огненную. Обрадовался. Не для себя изловил, для Дарьи. Снял шкуру, вычинил и принёс в холопскую, где Дарья жила.

   — Будет те шапка в зиму, — сказал, смущаясь.

Покраснела Дарья, однако от подарка не отказалась. Никогда ещё и никто не баловал её. А гридин ей приглянулся ещё с того дня, как везли её во Владимир из Ростова.

На княжьем дворе Дарью приставили к княгине Анастасии. Строга княгиня, но Дарью не обижала. А вот великого князя Дарья побаивалась — всегда хмур и взгляд колючий. Заметил он, как гридин Любомир на Дарью заглядывается, одёрнул сурово:

   — Холопка эта не для тя, гридин.

Озадачил князь Любомира, призадумался тот, почему сказал так.

Незаметно и осень миновала, зима не заставила себя ждать. Завалила снегом Русь, замела дороги, заковала реки в ледовые мосты, давят морозы.

По первопутку, едва унялась погода, приехал во Владимир из Москвы князь Даниил Александрович. Великий князь встретил брата в сенях. Обнялись и, дождавшись, когда Даниил кинет шубу и шапку, направились в гридницу.

Великий князь приезду брата удивился: московский князь в последнее время наезжал редко. Однако не спросил, что привело во Владимир Даниила, решил дождаться, когда тот сам расскажет. А тот не спешил, посетовал на дань скудную, в полюдье столько собрали, дал бы Бог до нового урожая дотянуть. А ещё пожаловался на бедность княжества Московского, посокрушался, что отец, Александр Ярославич, его, князя, обидел. Видать, решил, коли Даниил молод и несмышлён, спорить не станет, так и дал ему в удел малую волость...

Великий князь слушал молча. Да и о чём речь вести? Чать, не на него, Андрея, Даниил жалуется, а на отца.

Ко сну Даниил отошёл, так и не заведя разговора, с чем приехал. И только на другой день, когда уезжать собрался, сказал:

   — Ты, Андрей, великий князь, над всей Русью встал. Так к чему ещё глаз положил на переяславскую землю? Поди, ведаешь, князь Иван мне её завещает после смерти своей?

Отвёл глаза великий князь, пробормотал:

   — Ещё князь Иван жив, а ты, брате, делишь шкуру неубитого медведя.

   — Нет, брате Андрей, не хочу меж нами распрей и оттого приехал к те, чтоб помнил и на Переяславль не зарился.

   — Что плетёшь такое?

   — Истину зрю. Не чини мне обиды, не озли меня.

   — Аль с угрозами?

   — Кой там. Не заставляй нас с Иваном слезами омываться, управы у хана искать.

Ухмыльнулся князь Андрей: