Даниил Московский

   — Всё сделаю, как надобно. Нынче вторник. Значит, в четверг мой человек будет в Переяславле-Рязанском. А ты задержись на денёк-другой, поторгуй для вида и — с Богом!

* * *

Домой Якушку проводили молчаливые холопы боярина Шубы.

Милава ещё не спала. Открыла калитку на первый стук, посторонилась, пропуская Якушку во двор. Ничего не сказала, но Якушка почувствовал — рада, что вернулся благополучно.

Засыпая, Якушка думал, что судьба благодарно наградила его душевным участием, не сберечь которого — грех. И перед Богом, и перед людьми, и перед самим собой — грех...

Хорошо было на душе у Якушки, хорошо и тревожно. Каменное спокойствие, к которому он привык за последние годы, таяло, как снег под весенним солнцем.

Но будут ли на проталине живые всходы? Прорастут ли семена любви и милосердия в его сердце, высушенном горем? Да и пришло ли время для нового счастья? Кто мог ответить на эти вопросы, если сам Якушка ещё не знал?

Чувствовал только Якушка, что жить так, как он жил раньше, в окаменелом тоскливом одиночестве, он уже не сможет... А может, надежда на счастье уже и есть счастье?..

* * *

Всё оборвалось на следующий день, оборвалось неожиданно, дико, стыдно.

Якушка и Милава шли по торговой площади. В толпе промелькнуло и скрылось будто бы знакомое лицо. Потом Якушку нагнали ратники наместника, молча заломили руки за спину, сорвали с пояса нож.

Подбежал толстенький человечек, завопил, тыкая пальцем в Якушку:

   — Узнал его! Тать он! Серебро своровал с московского мыта! Держите его крепко!

Якушка вгляделся в безбородое, трясущееся от злости лицо. Так и есть — знакомый рязанский купчишка, приятель мытника Саввы Безюли, видел он его на Гжельской заставе.

Побледнев, отшатнулась Милава, в удивлённых глазах — боль, укор, жалость, ужас — всё сразу...

   — Верь мне, Милава! Невиновен я! — только и успел крикнуть Якушка, пока ратники волокли его к двору наместника...

Боярин Фёдор Безум поначалу показался Якушке совсем не грозным: росточка небольшого, бородка причёсана волосок к волоску, пальцами цепочку перебирает, а на цепочке — резной кипарисовый крестик.

Заговорил наместник негромко, с улыбочкой:

   — Беглый, значит? С московской заставы? Ай-яй-яй, как нехорошо! На заставе служить надобно, не бегать. Говорят, старшим был на заставе? Совсем нехорошо, коли старший бежит, худой пример показывает. И серебро своровал? Ещё того хуже. Что делать с тобой, не придумаю. За воровство правую руку отсечь надобно, да на цепь, да в земляную тюрьму. Что делать с тобой, может, сам посоветуешь?

   — Дозволь, боярин, наедине поговорить, — решился Якушка.

   — Людей, что ли, стыдишься? — язвительно пропел боярин. — Ну, да ладно. Ступайте, ступайте! — вдруг закричал Фёдор Безум, взмахивая руками.

Ратники, отпустив Якушку, затопали к двери. Вышел и доказчик-купец, повторив напоследок: «Тать он, доподлинно знаю!» Только один, молчаливый, остался сидеть в углу. Якушка покосился на него, но спорить не стал — понял, что человек не из простых. И, как бы подтверждая догадку Якушки, наместник сказал:

   — Ну, говори, молодец, а мы с сотником послушаем. Как на исповеди говори. Самое время тебе исповедоваться. Может, и отпустим грехи твои.

И Якушка начал:

   — Что с заставы бежал — верно, и что серебро с собой унёс — тоже верно.

   — Ишь смелый какой! — повернулся наместник к молчаливому сотнику. — Сразу повинился! И то верно, и другое — верно. А неверное что, есть?

   — Неверно, что тать я...

   — Серебро своровал, а не тать? — насмешливо прищурился наместник.

Сотник зло рассмеялся, ударил ножнами меча об пол.

   — Тать чужое серебро ворует... — начал Якушка.

   — А ты своё, что ли, взял?

   — Не своё, но и не чужое...

   — Ну-ка, ну-ка, объясни! — совсем развеселился наместник.

Разговор, как видно, начинал ему нравиться, и Якушка, почувствовав это, заметно приободрился.

   — С кого московский мытник то серебро насобирал? С купцов рязанских. А если я, рязанец родом, то серебро к рукам прибрал да в рязанский город привёз, разве это воровство?

   — Ловок! Ловок! — смеялся наместник. — А ты не врёшь, что рязанец?

   — Вот те крест, не вру! Хоть и долгонько я в залесской земле пребывал, но думаю, и поныне в сельце Городне, что возле Осётра-реки, сродственники мои остались...

   — А может, подосланный он? — пробасил из своего угла сотник. Под чёрными, закрученными вверх усами сотника хищно блеснули крупные зубы. — В пытошную подклеть его, по-иному заговорит!

Якушка протестующе вытянул руку, но наместник успокоил:

   — Это сотник так, для примера предположил. А я, может, тебе поверю. Садись к столу, поговорим.

Бесконечным и мучительно тяжёлым показался Якушке этот разговор. Наместник Фёдор Безум и хищнозубый сотник, имени которого Якушка так и не узнал, засыпали его неожиданными вопросами, отвечать на которые приходилось тотчас, не задумываясь, чтобы не посеять подозрений у коломенцев.

«Кто нынче в больших воеводах у князя Даниила?»

«По каким градам стоит московское войско?»

«Сколько конных и сколько пешцев собирается на войну?»

«Воевода Илья Кловыня в чести ли? Кого ещё из московских воевод князь Даниил жалует? »