Даниил Московский

О наместнике Фёдоре Безуме коломенцы отзывались плохо: своенравен, жесток, злопамятен, любит не по-доброму надсмехаться над людьми. А главное, неожиданным каким-то был наместник, в милостях и в гневе непостоянным. Побаивались его на Коломне и правые, и виноватые, потому что трудно было предугадать, что за его постоянной улыбочкой кроется, — с какой ноги утром встанет, так и творит. То большую вину простит, то забьёт насмерть за малую оплошность. Старик-сбитенщик, возле которого Якушка присел отдохнуть, так прямо и предостерёг:

   — Ты лучше обходи его сторонкой, Фёдора Семёновича-то нашего, от греха подальше. Безум — он и есть без ума...

При всём этом боярин Фёдор Безум не был настоящим хозяином городу, к службе своей относился нерадиво. Коломенские ратники, не чувствуя над собой начальственной руки, вконец обленились, от воинского строя отвыкли, в караулах спали. Ополченское оружие в подклетях боярского двора не перебиралось который год, поди, проржавело всё. Только о земляной тюрьме-порубе[43] побеспокоился наместник: новые замки велел повесить, двери железом обить. Но тюрьма — дело особое, она для своих, а не для неприятелей...

Понятно, сам Якушка встречи с наместником не искал. Разузнал о нём от знающих людей — и довольно. Поручение сотника Шемяки Горюна было к другому коломенскому боярину — к Фёдору Шубе.

Днём Якушка раз и два прошёлся мимо двора боярина Шубы, высмотрел, что боярин на месте: холопы во дворе челноками сновали взад-вперёд, телеги выезжали с кладью, из поваренной избы дым валил. Такой суеты на дворе без хозяина не бывает!

Но при свете являться к боярину Якушка поостерёгся, решил подождать вечера. Сотник Шемяка Горюн именно так советовал, без лишних глаз.

В сумерках Якушка вышел из избы.

Милава проводила его до ворот, спросила обеспокоенно:

   — Куда собрался на ночь глядя? О разбоях у нас точно бы не слышно, но всё ж таки зачем в темноте ходить? Подождал бы до утра...

   — Ненадолго я, голубушка. Не тревожься, — успокоил Якушка.

И снова забота хозяйки растрогала Якушку. Давно уже не провожали его со двора вот так — лаской...

Луна высветлила до белизны деревянные кровли посадских изб, но в узких улицах лежали чёрные тени и было темно — хоть глаз выколи. Якушка ступал осторожно, придерживаясь рукой за забор. Хорошо хоть, что днём вызнал дорогу к двору боярина Шубы, а то и заблудиться недолго — спросить не у кого, на улицах пусто.

Неподалёку от двора боярина Шубы Якушка постоял в темноте, послушал, не крадётся ли кто за ним, потом осторожно постучал кулаком в ворота.

Приоткрылась калиточка. Сторож высунул наружу лохматую голову, спросил неприветливо:

   — Чего надобно?

   — Проводи к боярину, — строго сказал Якушка. — Передай, что человек издалека пришёл.

Сторож пропустил Якушку в калитку, свистнул.

Видно, ночные гости были во дворе боярина Шубы не в диковинку. Четверо рослых молодцов окружили Якушку и повели к хоромам.

Казалось, нисколько не удивился ночному гостю и сам боярин. Жестом отпустил холопов, спросил:

   — С чем пришёл, добрый человек?

   — Тёзка твой, боярин Фёдор Бяконт, приветы шлёт. На день Воздвижения в гости собирается...

Якушка не знал, чем памятен Шубе его тёзка и почему именно на Воздвижение боярин Бяконт собрался гостить в Коломне, но сотник Шемяка велел начинать беседу именно с этих условленных слов.

Как тотчас убедился Якушка, сотник знал своё дело. Боярин подобрел лицом, указал Якушке на скамью против себя, протянул многозначительно:

   — Вот ты откуда... Садись, садись... Переданное тобой запомню... Так и скажи тому, кто тебя послал. А теперь меня слушай и запоминай, как есть...

О многом важном рассказал боярин Фёдор Шуба притихшему Якушке. Но наиважнейшим всё-таки было то, что князь Константин Рязанский стоит на Оке-реке непрочно. Вотчинники из коломенских волостей Гвоздны, Мезыни, Песочны, Скульневы, Маковца, Канева, Кочемы больше тянутся к Москве, чем к Рязани. А своего войска у рязанского князя в здешних местах почти нет: сотни три ратников в Коломне, полсотни в заставе на Москве-реке да в Серпухове сколько-то, но тоже немного. Одна сила опасная — орда мурзы Асая на бронницких лугах, больше тысячи конных. Но захочет ли мурза за князя Константина крепко биться, никто сказать не может...

   — До самого Переяславля-Рязанского можно дойти беспрепятственно, — заключил Фёдор Шуба. — А вот в Переяславле у князя Константина войско есть. И своя дружина, и пришлые ордынские мурзы...

   — Надо бы мне в Переяславль...

   — Ни к чему бы тебе ехать! — не согласился боярин Шуба. — Опасно. И без тебя найдётся у меня человек, который передаст, кому надобно, приветы Фёдора Бяконта. Но если знак у тебя есть с собой тайный, знак дай.

Поколебавшись, Якушка достал из-за пазухи железный перстень с печаткой, покоптил печатку над свечкой и оттиснул на кусочке бересты знак, который свидетельствовал о высоком доверии Москвы к человеку, имевшему его.

Боярин Шуба бережно завернул бересту в платок и спрятал в ларец. Заверил: