Даниил Московский

Тем же летом тысяча триста первого года двинулась низовская рать в далёкий путь, в край озёр и вод — Карелию, чтобы очистить его от свеев. Построив крепость Ландскрону и посадив в ней многочисленный гарнизон, шведы считали, что обосновались здесь прочно.

Шли ратники из княжеств Владимирского и Переяславского, Ярославского, Ростовского и Московского и иных городов, а когда миновали Великий Новгород, пристало к ним новгородское ополчение.

Двигалось воинство конно и пеше, а от озера Ладожского подняли паруса на своих ладьях ушкуйники, повернули к Охте.

Осадили русичи Ландскрону, потребовал великий князь Андрей от коменданта крепости ярла Стена сдачи, но тот ответил надменно:

   — Здесь наш гарнизон, и он готов к сражению. Мы овладели этим краем не для того, чтобы его возвращать...

Месяц и другой осаждали русские полки Ландскрону. Голод и мор наступили в крепости. И тогда великий князь Андрей Александрович велел начать приступ.

В несколько дней русские ратники разрушили и подожгли укрепления, не ведая пощады, убивали шведов, а вскоре не осталось в живых ни одного защитника Ландскроны.

Взирая на пожар, слушая крики и вопли, князь Андрей Александрович говорил воеводе, боярину Ерёме:

   — Очистив от свеев землю карел, я привязал к Власти великого князя Владимирского разгульных новгородцев, а будущей весной поклонюсь хану, и с милостью его Московское княжество ужмётся до того удела, каким оно было во времена, когда Даниил получил его от отца, Александра Ярославича.

За два года до того, как ходила низовская рать[95] на шведскую крепость Ландскрону, из Киева через Чернигов, Брянск на Москву, а оттуда в стольный город Владимир добрался митрополит Максим.

Давно понял владыка Максим, что миновали времена Киевской Руси, настала пора Ростово-Суздальских княжеств Руси Залесской, что отсюда начнётся воссоединение русских уделов и освобождение Русской земли от ордынского ига. Потому и перенёс владыка митрополичий престол Русской Православной Церкви из Киева во Владимир.

Максим, высокий старик в обвисшей монашеской рясе на худом теле и чёрной бархатной скуфейке, прикрывающей редкий пушок на голове, несмотря на преклонные годы, сохранил на редкость здравый ум, трезвое суждение, а его мудрые глаза, казалось, замечали всё.

Андрей Александрович побаивался митрополита, а потому редко являлся к нему. Великому князю чудилось: владыка Максим лезет своим оком в самую душу, читает его сокровенные мысли о власти, какую обрёл, на татар опираясь.

Однажды митрополит явился в княжьи хоромы. Отрок торопливо распахнул перед ним двери, и Максим, постукивая посохом, вступил в палату. В ту пору князь вёл речь с тиуном Елистратом о запасах, какие остались с прошлого полюдья. Увидев митрополита, князь пошёл навстречу:

   — Благослови, владыка.

Митрополит осенил его двуперстием, проделал то же с тиуном, после чего Елистрат удалился, прихрамывая, а князь сказал, указав на плетённое из лозы кресло:

   — Садись, владыка, обскажи свои заботы.

Поправив рясу, митрополит уселся.

   — Редко вижу тя в храме Господнем, великий князь, оттого и нужды наши тебе неведомы.

   — Ох-хо, владыка, в мирских хлопотах дни пролетают.

   — Не приступай к делам мирским, не воздав хвалу Господу. На тебя, князь, люд взирает.

   — Люд? — Князь Андрей Александрович усмехнулся. — Люд, владыка, волком на меня косится.

   — А задумывался ли ты, княже, отчего?

   — Ужли мне о том размышлять?

   — Стоило бы, князь Андрей. Прежде на вас, Александровичей, как на сыновей светлой памяти князя Невского смотрели, когда он вам уделы выделял. Но когда вы распри меж собой затеяли да татар на Русь наводить принялись и зорить её, а народ на поругание обрекли, за что любить вас?

   — Дмитрий с Ногаем связался.

   — А ты, князь, в Сарай дорогу протоптал. Слух есть, и ныне к хану намерился?

   — Управы на Даниила и Михайлу искать. Они Переяславля меня лишили, а ведомо — я, един великий князь, на него право имею. Переяславское княжество от Владимирского начало повело.

   — Мыслишь с татарами вернуться, кровью страх нагнать? Не суд, расправу чинить?

Андрей Александрович насупился:

   — За этим пришёл, владыка?

Митрополит вздохнул, поднялся:

   — Беден народ наш, князь, обнищали и приходы Церкви, скудны княжьи пожертвования. Припомни, великий князь, когда подавал ты на храм Господень? Ты хану отвозишь много боле, а всё для того, чтоб ордынцы твою власть поддержали. Как ответишь ты, великий князь, на Божьем суде за свои деяния?

   — Я сам себе судья на этом свете, владыка. — И вскочил резко.

   — Гордыней обуян ты еси, великий князь.

Вскинув голову, митрополит не спеша покинул княжьи хоромы.

От Владимира до Суздаля великого хана сопровождали боярин Ерёма и десятка два гридней. До Боголюбова ехали берегом Клязьмы, затем дорога повернула к северу. Сначала она петляла лесом, но ближе к Суздалю вырвалась на равнину, где поля и деревни на открытом просторе далеко просматривались.