Читаем Даниил Кайгородов полностью

Основание скита положили приволжские купцы — владельцы медеплавильных и чугунолитейных заводов на Южном Урале братья Твердышевы. Помогая единоверцам, они отвели им большой участок земли со всеми угодьями, купленный за бесценок у башкир. Первые годы старцы разводили пчел, корчевали лес и ловили рыбу на озерах. Поток пострадавших за старую веру усилился, скит обрастал постройками и превратился в большую монастырскую общину. Всю черную работу старцы возложили на приписных к монастырю крестьян и послушников. Образовалась новая иерархия во главе с наставником Амвросием, негласным владыкой всего горнозаводского округа. Это был крепкий жилистый старик с лицом аскета. До фанатизма преданный уставным требованиям старой веры, он держал раскольников в ежовых рукавицах. Приволжские миллионщики уважали Амвросия за начитанность и непримиримость к малейшим попыткам подорвать устои единоверия. Часто переотправляли к нему тайком людей, гонимых за старую веру.

Монастырь богател. Высокий заплот из остроконечных кольев, массивные ворота, обитые толстым листовым железом, сторожевые башни по углам, на которых день и ночь стояла стража из послушников, придавали ему вид маленькой крепости.

Амвросий встретил Серафиму с суровой лаской.

— Вижу, немощна духом, — и, помолчав, спросил: — Что тревожит?

— Не о себе забочусь, — вздохнула притворно Серафима. — Гложет меня печаль об отроковице Ефросинье — дочери надзирателя Бакальских рудников Автомона Усольцева. Отходит она от старой веры, хочет выйти замуж за никониянина.

Гостья задела самое больное место наставника. Потрясая жилистой рукой, Амвросий крикнул гневно:

— Из корня древа исторгну ересь! — По сухому лицу старика пробежал нервный тик. Амвросий произнес сурово: — Во спасение отроковицы Ефросиньи направить оную в скит матери Евлампии на послушание. Таков перст божий.

В душе Серафимы все ликовало. Она знала — слово отца Амвросия было законом для старообрядцев.

— Там я привезла кадушку меда да две трубы холста, прими, праведный отец, — отвесив низкий поклон, Серафима вышла из просторной кельи наставника.

Через день после ее отъезда привратник пропустил крытый по-зимнему возок старца Игнатия, который вез Автомону Усольцеву наказ Амвросия отправить дочь в Уреньгинский скит на послушание.

<p><strong>ГЛАВА 24</strong></p>

В ноябре, незадолго до снегопада, Кайгородов собрался в тайгу на поиски медных и железных руд. Автомон согласился отпустить с ним и трех ребят с Тяжелого.

Рудокопы, узнав, что штейгер берет их в тайгу, обрадовались.

— Погуляем же мы, братцы, по тайге! — восторженно произнес более пылкий по натуре Оська.

— Немного погуляешь. Того и гляди снег скоро выпадет, — охладил его Артемка, — зимовать как бы в тайге не пришлось, — высказал он свое опасение.

— Ну и что за беда, — вмешался в разговор Варфоломейко, — будем шурфы забивать.

— Это зимой-то? — удивился Оська.

— А какое тут диво? — продолжал Варфоломейко. — Ежели промерзнет земля, раскладывай огонь, оттаяла, принимайся за кирку и лопату, пока не доберемся до руды, вся и хитрость тут. Вот жалко, с харчами туговато, — вздохнул он. — Автомон-то прижимистый, не скоро раскошелится. Похоже, самим добывать придется. Сохатого в тайге немало, да и медвежатины, может, попробуем.

— Как бы тебя самого медведь не попробовал, — отозвался Оська.

— Ничего, возьмем на рогатину, — тряхнул головой Варфоломейко.

— Пошли к Автомону! — скомандовал Артемка.

Навьючив провиант и снаряжение на одну из лошадей, они подошли к дому надзирателя. Даниил сидел в кругу семьи Автомона. Разговор шел о предстоящей поездке.

— На случай больших заносов, — говорил Автомон молодому штейгеру, — далеко в тайгу без проводника не забирайся. Упаси бог, заблудишься, и твоя заморская штука не поможет, — заметил он про компас, купленный Кайгородовым в Германии. — Побывай возле Симского завода. Руда там, говорят, богатая. Если погода наладится, повернешь на Катавский, да насчет меди разузнай. К рождеству возвращайся обратно. Ну, в добрый час, — сказал он, увидав в окно спутников Кайгородова.

Пока родители Фроси укладывали продукты в дорожный мешок, Даниил, уловив минутку, шепнул девушке:

— Буду ждать тебя на развилке за Рудничным.

— Ладно, приду, — чуть слышно ответила Фрося.

— Вот и мы явились, — произнес с порога Артемка.

Простившись с семьей Усольцевых, Кайгородов спустился с крыльца и вскочил на лошадь. Небольшая группа всадников повернула в переулок и направилась по дороге к таежному селу Меседе. Выехав за околицу, там, где расходятся дороги, Даниил сказал Артемке:

— Езжайте, я скоро вас догоню.

Парень молча ухмыльнулся и потянул своего коня за повод. Варфоломейко с Оськой понимающе переглянулись и зашагали вперед.

Даниил остановил коня и, привязав его к дереву, окинул взором горы.

Если бы не хозяйская воля, никогда бы он не уехал из Рудничного. Как хорошо было коротать вдвоем с Фросей осенние вечера. Холодный ветер шумит за окном, а в ее светелке все дышит уютом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза