Читаем Даниил Кайгородов полностью

Утром встала рано. Подоила корову, выгнала в стадо и постояла на улице в надежде встретить Марфу. Но та не показывалась. Зябко кутаясь в платок, Серафима вернулась в дом и вновь заняла место у окна. Видела, как из дома Неофита вместе с хозяином вышел Даниил. Молодое, с правильными чертами, волевое лицо, стройная фигура, казалось, притягивали к себе. Опершись плечом на оконный косяк, Серафима, не спускала глаз с приближающегося Даниила. Заметила, как он, бросив взгляд на окна ее дома, что-то сказал Неофиту. Вскоре они исчезли за углом.

«Неблагодарный», — с горечью и обидой подумала Серафима и отошла от окна.

Кайгородов расстался с Неофитом у крыльца конторы. Поднявшись на ступеньки, он окинул взглядом Юрюзань. Вот заводской пруд, где он рыбачил с ребятами. Вот сад. Как он разросся, гуще стали кустарники, не видно дорожек, по которым он бегал когда-то. Улицы с прокопченными от дыма стенами — все это давно знакомо. Вот на пригорке дом Серафимы. Толкнув дверь, Кайгородов вошел в контору. Мейер встретил его сухо. В тот день он был не в духе. Пришла весть, что на проданное когда-то тайком от наследников Мясникова железо наложили арест, а это грозило большой неприятностью. Виновником грозящей ему беды Мейер считал Сысоича. Недаром этот старикашка шныряет, как мышь, в архивах и шепчется со служащими. Просмотрев бумаги Кайгородова, Мейер процедил сквозь зубы:

— Ошшень рад. В Симбирске у Петра Сергеевича были?

— Вот его письмо, адресованное вам, — Кайгородов подал конверт с большой сургучной печатью.

Дурасов писал, что на совете наследников решено поручить поиски железных и медных руд заморскому выученику, крепостному Даниилу Кайгородову. Для пользы дела дозволить оному брать на поиски нужных ему людей по своему хотению. Приписать Кайгородова к Юрюзанскому заводу с присвоением ему звания обер-штейгера и выдать провиант: два фунта соли, пуд ржаной муки, а на платье и прочие расходы — пятнадцать рублей в месяц.

«Не жирно», — усмехнулся про себя Мейер и, посмотрев неласково на продолжавшего стоять перед ним штейгера, спросил:

— На совете наследников вы присутствовали?

— Да, я имел честь там быть, — скромно ответил Даниил.

— А мне вы доставите большую честь скорейшим выездом в тайгу, — поднимаясь со стула, заявил Мейер.

Откланявшись, Кайгородов вышел. Заметив расстроенное лицо молодого штейгера, письмоводитель, оформлявший его документы, спросил участливо:

— У Сысоича были? В боковушке он занимается, — служащий кивнул на маленькую комнатушку, — обязательно зайдите, — посоветовал он.

Старик принял Даниила с нескрываемой радостью.

— Вот и хорошо, что вернулся в свои края, — потирая зябнувшие руки, заговорил он оживленно, — своих ученых людей у нас мало. А для пользы дела они, ой-ой, как нужны. Немцам да бельгийцам что? Поднажили денежек и укатили за границу. Где остановился? — Даниил ответил.

— К родителям заезжал?

— Был.

— Стариков забывать не надо, — сказал он наставительно и подвинул Кайгородову табурет. — Давай, садись, рассказывай, чему учился.

Даниил обстоятельно рассказал о своей жизни в Германии.

— Вот бы немецкую ученость да нашу смекалку — скорее бы дело с заводами и рудниками пошло. У Мейера был? — заметив сумрачное лицо штейгера, Сысоич поднялся из-за конторки и подошел к юноше.

— Им, немцам, нелюбы русские-то грамотеи. Не по нутру. Сам должен понимать.

От Сысоича Кайгородов вышел повеселевшим.

«Нашлась хоть добрая душа здесь, в конторе, — подумал он. — И впрямь, что мне Мейер. Уеду в тайгу, буду искать руду».

Даниила потянуло на Шуйду.

«Может, из ребят кого-нибудь встречу. Может, с Ахмедом в тайге увижусь, — шагая по улице, думал он и, подойдя к дому Серафимы, в раздумье взялся за козырек фуражки. — Заглянуть разве? Зайду», — решил он и постучал в дверь.

— Данилушка! — Серафима с сияющим лицом встретила Кайгородова. — Наконец-то я тебя дождалась, — и провела гостя в комнату. Даниил огляделся. Все было знакомо. Большое овальное зеркало, старинный комод, стулья, стоявшие чинно возле стен, полукруглый стол. Портрет Мясникова в дорогой раме. Задержав на нем взгляд, Кайгородов с улыбкой произнес:

— Не забываете благодетеля.

— Висит, мне не мешает, — небрежно ответила Серафима и подумала: «Надо было убрать».

Ей показалось, что Даниил нарочно кольнул ее Мясниковым.

— Давно приехал? — стараясь замять неприятный разговор, спросила она.

— Вчера. А вы, Серафима Степановна, еще пригляднее стали.

Хозяйка довольно улыбнулась.

— Стареть начала я, Данилушка, — оглядывая мимоходом в зеркале свою статную фигуру, ответила она кокетливо и стала собирать на стол.

— Напрасно вы хлопочете, Серафима Степановна, обедать я буду у дяди. Слово Марфе дал, — заметил гость.

— Ничего, подождут. Садись за стол.

Наполнив стаканчики, она подняла один из них.

— Со свиданием.

Чокнувшись с хозяйкой, Даниил выпил. Серафима подвинула ему холодную телятину. После третьего стаканчика Даниил поднялся из-за стола.

— Домой пора.

— Никуда ты не пойдешь, — решительно заявила Серафима и, подойдя к дверям, повернула ключ и спрятала его за лиф. — Садись, — сказала она властно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза