Писатель в настоящее время возглавляет фонд имени Лихачева и является вдохновителем известных общероссийских программ, нацеленных на возрождение культурных и нравственных традиций, в числе которых «Культура русского зарубежья», «Благотворительность в России».
Гранин рассказал главе государства, что фонд «находит по всей России успешные и выдающиеся проекты и оказывает им поддержку», в частности, ежегодно вручает премии в размере 1 тысячи долларов.
Писатель показал Медведеву журнал по истории Петербурга тиражом 5 тысяч экземпляров, заметив, что, «конечно, таким изданиям очень трудно выжить».
Президент пообещал рассмотреть вопрос помощи фонду и расширить его уставной капитал с тем, чтобы сам фонд мог спонсировать такие уникальные проекты.
Гранин отметил, что по мере своих сил и дальше будет продолжать помогать музеям и библиотекам, историческим памятникам, издательскому делу всем, чем может».
Сегодня 90 лет Д. А. Гранину, и я позвонил ему дважды: первый раз поздравил, как мог, ласковее, и он был добр и тёпл ко мне, а во второй раз — узнав о том, что его наградили высшим орденом Андрея Первозванного. И тут он меня удивил, произнеся довольно пространную речь, что вот раньше, в далекие времена к орденам давали земли. Что могут дать сейчас — деньги, так это бренно, а вот давали бы, мол, землицу, соток 6—12, даже назвал сколько. Признаться, я был растерян, хотел сразу возражать, дескать, какая же вокруг наград этих начнется торговая свистопляска — со взятками, шахермахерством, препятствиями, клановостью и прочим, что сопровождает корыстный интерес, — но удержался, промычал что-то невнятное. Положил трубку, удивленный: зачем ему все это? Ведь лично-то ему земля не нужна. Но о ком же он тогда печется? Правда, он сказал верную вещь, что за труд теперь наград не дают. Это так. Нет теперь у нас ни рабочих, ни крестьян, ни инженеров в наградных списках. Только элита, получающая за жизнь и деятельность».
«Поехал я на эти чтения вынужденно. Ректор университета все же уговорил. Это были ежегодные чтения, посвященные Д. С. Лихачеву. На сей раз темой была глобалистика. Ее проблемы. До которых, честно говоря, мне не было дела. На Лихачевские чтения ректор собирал цвет российской интеллигенции, вернее тех, кто числился, вернее тех, кого он числил, — министров, академиков, редакторов, всякую ученую публику «с именами», звездных интеллектуалов, приглашал заграничных. В этом году съезд был еще пышнее. Много столичных штучек, короче, без меня ему, ректору, было никак. Тем более я был почетным доктором университета, тем более накануне пришлось попросить его службы отремонтировать у нас на даче водопровод. Так что у обоих были свои интересы.
Самолюбия ради я позволил себе опоздать. На полчаса. Думал отсидеться в зале. Не вышло. Провели в президиум. Зал был переполнен. Посол Мексики, Испании, академик N, и NN, и членкор, полузнакомые лица. Ныне для меня они те, кто мелькают по TV. Не появился на экране — не существуешь. Газетные имена, журнальные имена — это прошлый век.
Подошел ректор, попросил выступить. Обязательно. Пожалуйста. Хоть чуть-чуть. Поскольку я представляю. Лицо университета. Уровень и т. п. Да я ж ничего про глобалистику, ни одна мысль о ней никогда не посещала… «И не важно, — шептал он, — что-нибудь, о чем-нибудь». Он был хороший ректор и хороший мужик, а тут еще и водопровод обещал починить на даче.
Тут же попросив следующих приготовиться к выступлению, он объявил меня. Поприветствовать, сказать, как все важно, интересно. Обычный набор.
Восемь шагов от стола президиума до трибуны. Ничего другого не придумать. Да никто здесь и не ждет ничего особенного.
Все они прекрасно понимают, зачем меня вытащили. Гранин. Когда-то что-то читали. Писатель. Не Маринина, не Акунин, это из бывших, серьезных… Пока я шел, я наговорил себе много уничижающего, чтоб не заносился. Но затем я обиделся. Какого черта, чем я хуже этих умников, в конце концов, почему не высказаться, такое сборище бывает не каждый день, если уж вылез, давай что-нибудь им такое. Какое «такое»? Свое, собственное, никакой глобалистики, провались она. На все эти размышления ушли пять шагов, не меньше.
Зал, все эти сотни голов — седые, лысые, увенчанные нимбами званий, заслуг, — скрытой усмешкой ждал очередную порцию банальностей, что еще можно ждать от дилетанта, кроме общих слов. Я вдруг увидел их — благополучных, уверенных в том, что они могут что-то изменить, предугадать, куда повернет крот истории, которого они в глаза не видели. Найти бы незащищенное место и выдать. Где оно?
Когда я очутился на трибуне, признаюсь, ни одной мысли, о чем сказать, с чего начать, не было…