Намеченный раздел «Над историей» предполагалось открыть ораторией «Феврония», состоящей из пяти частей: «I. Древнее, стихиали, князья; II. Суховей, Велга; III. Моск<овский> холм; IV. Зач<атие> Уицр<аора>; V. Рожд<ение> Уицр<аора>». Оратория «Феврония», видимо, написана не была, а стихотворение «Феврония и Всеволод» не уцелело.
Не полностью сохранилась и «Утренняя оратория», начинающаяся с хора демиургов-народоводителей у предгорий Мировой Сальватэрры. В хоре – демиурги Древнего Двуречья, эллино-римского сверхнарода, Дальнего Востока, юный демиург стран Запада и демиург России Яросвет. Стройная система метакультур, сверхнародов и их демиургов только намечена. В «гениях» – угадываются даймоны и вестники, в Гое – соборная душа России. Под первой половиной сохранившегося текста дата – апрель 1951-го. Затем работа прервалась, закончил он ораторию в сентябре.
Наверное, тогда же, перед Пасхой, перед 20 апреля, на Страстной неделе он вернулся к стихотворению «Двенадцать Евангелий», написанному двадцать лет назад. Теперь совсем по-другому переживалась служба Страстного четверга и евангельские слова: «–
Нисхождения в бездны противоположны светлым видениям: «Капища» (позже цикл назван «Темное видение») – «Святым камням», «Вампиры» – «Заступникам». Но темных видений больше, в них облечены решающие события русской метаистории.
В разных вариантах циклов намечены стихотворения об Иоанне IV, о Самозванце и о Великой Смуте. Поэма «Гибель Грозного» стала одним из первых сочинений о мистерии русской истории. Необоримый фатум тирании предопределяет «трансфизическую» судьбу Иоанна Грозного. Царь, призванный стать родомыслом, сделался тираном.
«Некоторые свойства натуры сделали его легко доступным бессознательным духовным подменам, а неограниченная власть разнуздала его эмоции, развратила волю, расшатала ум, нанесла непоправимый ущерб его эфирному телу и превратила излучины его индивидуального пути, вернее, падения, в цепь несчастий для сверхнарода и в катастрофу для государства» – так объяснена мрачная судьба Грозного в «Розе Мира»513. Она – урок современности, явившей очередную попытку «превращения в зону абсолютной тирании всей страны, хотя бы ценой истребления целых классов и того стремительного и ужасающего снижения общего творческого и морального уровня, которое сопутствует всякому тираническому народоустройству». Земные события – следствие борьбы демиурга сверхнарода с демоном великодержавия, взаимосвязаны с процессами, происходящими в мире демоническом.
Пока не все понятия терминологически определены, не все явленные сущности поименованы. Поэт ищет их, пытается угадать, конструирует. Сочиненные имена не всегда удачны. «Демросвер – демиург российского сверхнарода», позже он получит имя Яросвет. «Велга – Великая Гасительница». «Ваяплона – Ваятельница плоти народа». Свою ономастику он объяснял: «Есть несколько (не более десятка) названий и терминов, которые я выдумал сам, в том числе Навна, Яросвет, метакультуры, Велга и др. И сотни две названий, которых я не выдумывал и не изобретал, но слышал в тех или иных состояниях, причем некоторые из них – многократно. Их транскрипция русскими буквами – только приближение. А некоторые из них я вообще никак не мог расслышать отчетливо. Среди них есть и очень неприятно звучащие, например, Ырл, Пропулк… Но и эти очень выразительны и уместны»514.
В появляющихся записях о «демонической карикатуре на монастырь – в Александровой слободе», о том, что творили темные силы «через агентов Уицраора царей московских, внедрившись в Московский Кремль, исказив и осквернив его застенками, тюрьмами и плахами», закреплялось то, что войдет в текст «Розы Мира». Но в первых набросках – приблизительность непоименованного.
Свой поэтический метод Даниил Андреев определил как «сквозящий реализм», или метареализм. В июле 1951 года он набрасывает начало предисловия к намеченной трилогии. Само время, пишет он в этом наброске поэтического манифеста, «породило эту книгу: время головокружительных исторических сдвигов, время событий всемирного масштаба, разворачивающихся в нарастающем темпе, – время, когда обвалы древних пластов в обществе, в культуре и в сознании обнажают перед созерцающим “я” пучины подчеловеческого и надчеловеческого, а разум убеждается в несоизмеримости привычных для него категорий со сверхразумным содержанием мирового процесса: он обращается к другим методам познания и творческого претворения мировой действительности – методам духовной интуиции и метареалистического искусства».