Данфейт (СИ)

— Она не просто «оставила их в подвале», — так же тихо прошептала Данфейт. — Она свалила их друг на друга на полу, поцарапав рамы и краску на полотнах. А потом она не закрыла за собой дверь, и за ночь воздух в помещении прогрелся. Прогрелся настолько, что с холодной трубы начал капать конденсат. Я вернулась домой только на следующий день. Ми намекнула мне, что стоит заглянуть в подвал. Когда я нашла свои портреты, от них мало что осталось. И тогда я приняла решение довести дело до конца. Вот так, я сожгла работы Джонатана Сирии, который все эти годы из нас двоих рисовал только меня.

— Только тебя?

— Да. Айрин рисовать он отказался, сославшись на то, что устал от обыденной красоты. Мое же лицо ему показалось интересным. Я посчитала, что мне оказана честь. Что еще я могла подумать в пять лет? А потом я действительно приняла его слова за комплемент. Он никогда не называл меня красивой. Он говорил: «Ты интересна, глядя на тебя, я вижу лицо, а не маску». Отец полагает, что я не знала о последней работе Сирии. Но это я позировала Джонатану в течение двух часов, что, как ты сам понимаешь, для меня настоящее испытание. Самое смешное, что отец бережет ее не потому, что сетует за единственный мой портрет. Нет. Эта картина — последняя работа руки Сирии, и, полагаю, она стоит целое состояние.

— В каждом поступке отца ты ищешь какой-то подвох. Это неправильно. Почему ты не подумала о том, что он просто дорожит этой картиной?

— Поэтому что он произвел оценку полотна.

— И во сколько тебя оценили?

— Ми сказала, что в сто тысяч акроплей.

Кимао приподнял брови и улыбнулся.

— Я бы дал больше.

— Неужели, — прищурилась Данфейт и обернулась к нему.

— За тебя на этом полотне — да.

— Кимао, ты заигрываешь со мной? — произнесла Данфейт и, почему-то, улыбнулась.

— Да, — ответил он и посмотрел на нее.

— Не люблю флирт. Это — пустые слова, за которыми не кроется ничего, кроме обмана.

Кимао провел пальцем по ее щеке и опустил его на подбородок, приподнимая ее лицо и заставляя посмотреть ему в глаза.

— Я знаю, что мерой для тебя являются поступки. Еще я знаю, что ты благодаришь только за искренне свершенные дела. Ты прямолинейна, упряма и эмоциональна. И ты гордишься этими качествами, хотя Ассоциация не считает их положительными. Я тоже горжусь ими.

— И ты больше не злишься на меня?

— Этого я не говорил, — покачал головой Кимао и провел пальцем по ее губам.

Данфейт распахнула их и потянулась к нему, но он отрицательно покачал головой и усмехнулся.

— Если я поцелую тебя сейчас, это будет означать, что я смирился с тем, что ты готова скрывать от всех наши отношения. А я не смирился, и продолжаю настаивать на своем.

Данфейт склонила голову на бок и улыбнулась:

— Спасибо, — прошептала она, прикусывая губу.

Кимао не понял, за что она поблагодарила его. Но Данфейт смотрела на него с таким воодушевлением, что он сам начал гордиться своей непреклонностью в этом вопросе. Ей важно знать, что он против. Для нее имеет значение его взгляд на происходящее и нежелание мириться с ее страхом быть отвергнутой отцом из-за него. Только сейчас он прикоснулся к понимаю мира своей женщины и смог, кажется, узреть то, что для всех остальных останется тайной. Она — ребенок, который стремится к пониманию и любви, но который так и не обрел их в месте, где родился.

В дверь постучали, и Данфейт тут же отпрянула от Кимао, перемещаясь в другой конец комнаты.

— Войдите! — произнес он, и прищурился, глядя на лицо пожилой Мими, застрявшей взглядом на Данфейт.

— Простите, господин Кейти, но мистер Белови ждет Данфейт в своем кабинете.

— Конечно, я с радостью ее отпускаю!

Данфейт посмотрела на Кимао так, что он чуть было не рассмеялся в голос. Улыбнувшись, она кивнула Мими, давая знак, что та уже свободна. Но женщина продолжала стоять в дверях, не намереваясь покидать комнату молодого человека без своей подопечной.

— Увидимся за ужином, — вежливо произнесла Данфейт и, попав в руки Мими, была тут же вытолкнута за двери.

— Ты что это творишь?! — зашипела нянька ей на ухо. — Совсем совесть потеряла? Отец, если узнает, что ты ошиваешься в его комнате, с тебя три шкуры спустит!

— Подумаешь, — хмыкнула Дани. — Мне не впервой!

— Побойся Юги, Данфейт!

— Мими, свои старообрядные штучки можешь оставить при себе. Мы живем в современном обществе, где находиться в комнате с мужчиной наедине не является чем-то зазорным.

— В общественном месте — может быть, но не в комнате, где он живет! — прошипела няня и отвесила Данфейт подзатыльник.

— Ой!

— Вот тебе и «ой»!

Мими проводила Данфейт до двери рабочего кабинета мистера Белови, словно боялась, что та в последний момент развернется и сделает ноги.

— Папа? Ты звал меня? — произнесла Дани, проходя внутрь комнаты, где в последний раз была более пяти лет назад.

— Да, дорогая, — улыбнулся отец со своего рабочего места и подал знак рукой, что дочь может присесть в кресло у окна.