Дань саламандре

Я спрашиваю: «Вы – пан Камержицкий?» – «Да, – отвечает он. – Казимер Камержицкий. Архитектор». – «Мне надо вам, пан Камержицкий, кое-что рассказать...» – «Пройдемте в мой кабинет...»

Его взгляд полон доверительной задушевности (какую почти натурально могут изображать лишь лица при должности).

Эпизод 3

Это тесное помещение с нарами в два ряда – под углом друг к другу.

Двое сидящих на нижних нарах жуют бутерброды.

Кроме них – и меня с паном Камержицким – в кабинете никого нет.

Хочу ли я бутерброд, спрашивает меня пан Камержицкий.

Я говорю, что хотела бы чаю. (Вообще – очень хочется пить.)

«Чаю?.. – переспрашивает пан словно бы удивленно. – Хорошо. Сейчас принесу».

Эпизод 4

Казимер Камержицкий долго не появляется.

Спрашиваю едоков, когда же он принесет чай.

Едоки жуют.

Повторяю вопрос.

«Никогда», – следует ответ.

«Сколько же мне тут придется сидеть взаперти?» – возмущаюсь я.

«Всегда, – говорит с набитым ртом один из жующих. И уточняет: – До самой смерти».

«Почему?» – спрашиваю я. (А про себя: почему он цитирует Аввакума?)

«Так... Здесь все пребывают до самой смерти».

«Но почему?!» – не унимаюсь я.

«Потому. Потому что это – тюрьма».

Эпизод 5

«Хочешь?» – один из них протягивает мне потрепанный иллюстрированный журнал. Довольно тонкий. Один на всю камеру.

И я вижу страшные ожоговые рубцы на его вытянутой ко мне руке.

«Откуда это у вас?»

«Откуда?» – словно передразнивает он – и сбрасывает с плеча халат. (Кстати, оба моих сокамерника одеты в серые, предельно изношенные халаты – вроде больничных.) Я вижу ужасающие ожоговые рубцы, корежащие всю левую половину его груди.

«Откуда это?»

«А из бани».

«Из бани?..»

«Ну да. Из бани. Только не обычной. Не той, что ты думаешь».

«А какой?»

«Узнаешь. Все здесь проходят через баню. Выживешь – твое счастье. Или несчастье. Это как посмотреть...»

Эпизод 6

Я стою у входа в скудно освещенное помещение. Оно обширное, не видно конца, а потолок низкий.

Первое, что бросается в глаза, – длинные оцинкованные корыта.

Первое чувство – запах: пара и жареной крови. Какая-то смесь кухни с... баней.

Баня!

Я вижу голые изможденные тела, полностью бездвижные в этих оцинкованных корытах. Под каждым корытом трудится-бесится пухлое пламя.

Часть тел – варится. Весело булькает у них по бокам бешеная белокудрая водица.

Другие тела – жарятся. Это те, у кого вода уже выкипела. У таких, из лопнувших телесных корпусов, вытекает кровь – и тут же, поджариваясь, застывает серой крупнопузырчатой массой.

Главное – все они живые.

Лица исковерканы мукой живых.

Но это уже не человеческие лица.

При этом – тела не кричат.

На крик нет сил.

Эпизод 7

Как-то невозбранно я спускаюсь по лестнице...

И попадаю в прекрасный сад.

Он похож на... Он похож на райский сад.

Да он райский и есть.

Итак: это рай.

Но я знаю, что одновременно – это тюремный двор.

Райский сад, тюремный двор – это одно и то же.

Кроме меня, здесь никого нет.

Меня никто не ловит, не преследует – и от этого как-то беспокойно.

Потому что меня должны ловить и преследовать.

До самой смерти, матушка.

Очень хочется пить...

Я подхожу к каменной, встроенной в стену чаше, в каких хранится святая вода. Чаша обрамлена каменными цветами и листьями.

Но она, чаша, оборачивается телефонной будкой.

Я захожу в неё – и вижу настенный телефон.

Но кому же звонить?

Кому жаловаться?

И на что именно?

Телефон исчезает.

Я снова выхожу в райский сад.

Он же, по-прежнему, – внутренний двор тюрьмы.

Эпизод 8

Внезапно чувствую облегчение.

В мое лицо (всё еще раскаленное послебани) щедро летят брызги ледяной, свежей воды!

Передо мной стоит пожилая монахиня, полная, румяная, – и брызжет мне в лицо из пластмассовой емкости, предназначенной, видимо, для орошения цветов.

Это монахиня-клариссинка. От головы ее в обе стороны, почти горизонтально, торчат – словно надломленные рога – белые, жестко накрахмаленные треугольники. Сверху головного убора – черное покрывало. Черно-белая, оживленная, – нарядная, как сорока.

«Господи! Откуда вы взялись?» – я – ей, сквозь слезы благодарности.

«Правильно делаешь, что поминаешь Его вслух, дитя мое. Милосердие Господа безгранично. Вот поэтому я здесь. Чтобы помочь тебе. И таким, как ты».

На словах милосердие Господа безгранично я начинаю безудержно рыдать. Я вдруг всем сердцем понимаю, что это именно так. Удивляюсь, что не понимала раньше.

«За что тебя посадили в тюрьму?» – она кивает на здание.

(Кстати, оно похоже на школу. Ничего зловещего. Или зловеще оно в той мере, в какой таковым является здание школы.)

«Ни за что!.. – кричу я. – И других – тоже ни за что!!..»

Она смотрит на меня с ласковым недоверием.

«Так почему же ты отсюда не уедешь?»

«Но на чем же? У меня нет машины».

«Это проще простого. Бери такси. Вон оно. Такси всегда здесь».

На этих ее словах ко мне, медленно шурша по крупному красному гравию, подъезжает такси.

«А куда мне ехать? Ведь мне надо пожаловаться!»

«Скажи: в Министерство. Шофер знает».

Эпизод 9