Дань саламандре

Тюбик парализовал мои чувства, ибо я сразу понял, что назначение его связано с чем-то не бытовым, а особым, невыразимо страшным. С чем-то жестоким и неизбежным, бессмысленным, гибельным. А рядом с тюбиком, довершая картину ужаса, лежал, завернутый в полиэтиленовый пакет, какой-то и вовсе странный предмет. Он смахивал на шприц... да: на пластмассовый шприц; жуткий – и своим сходством с медицинским шприцем, и одновременно тем, что это был вовсе не шприц... Внутри его прозрачного корпуса виднелись остатки какой-то пасты, похожей на густой, уже высохший гной...

Что-то постыдное было в этой парочке явно предназначенных друг другу штуковин... Я чувствовал это отчетливо.

В туалете, несмотря на регулярные эманации ароматических масел, мне вдруг почудилась резкая канализационная вонь. Она-то и привела меня в чувства (да уж! отрезвила!). Обоняние мое болезненно обострилось. Я не только обонял фекалии, но словно бы поедал фекалии, кувыркался в фекалиях, задыхался фекалиями... моя глотка, трахея, бронхи, все легочные альвеолы были плотно забиты фекалиями...

Меня вырвало завтраком.

Рвота была с примесью крови.

Я спустил воду.

Меня вырвало снова.

Считается, что отдельно взятые индивиды получают часть знаний путем откровения (revelation). И почему-то считается, что откровение приносит такие знания, которые очищают душу, возвышают разум и всенепременно укрепляют дух.

...Все самые постыдные, самые уродливые, самые гнусные знания о человеке – прежде чем убедиться в них эмпирически – я получил еще в детстве.

Именно путем откровений.

Странно, что происходило это двадцать пять лет назад – здесь, в этом доме.

Как раз в двух шагах от того места, где стою я сейчас.

Да, начинкой тюбика оказалась какая-то паста. Но предназначенная, как оказалось, вовсе не для того, чтобы «ваши зубы соединили чистоту жемчугов и сверканье бриллиантов» – о нет!

Это была контрацептивная паста.

Еще до наступления ночи я прочел в Медицинской энциклопедии: такая паста нужна, чтобы трахаться, трахаться, трахаться. Сношаться, спариваться, факаться. (В энциклопедии стояло слово «совокупляться».)

...У него, у этого молодого, были ярко-синие глаза, ярко-зеленый свитер, ярко-черные волосы – он был очень похож на самца навозной мухи. Наглый, он как-то особенно мерзко вонял одеколоном. Казалось, от него можно было этим запахом заразиться. Ему, как я узнал уже в своем взрослом состоянии, особенно были по вкусу голодные до новых физиологических впечатлений провинциальные матроны – с их обманно-сомнамбулическими движениями русалок, кругозором садовых улиток и мозговым развитием морских звезд. Моя родительница как раз входила в этот – во всех отношениях ограниченный – совокупный контингент.

Смешно сказать: во мне на всю жизнь остался страх перед тюбиками. Мои клиенты, конечно, не знают, что я, рекомендуя им те или иные зубные пасты, незримо корчусь от боли. Ох, Эдгар, не народился еще на тебя Фрейд соответствующего ранга!..

...И вот я верчу в руках целых три тюбика. Два из них абсолютно нетронуты, девственны – и напоминают мирную супружескую чету желтых, жирных, безволосых гусениц. Третий же, багровый, полностью истощен: он морщинистый, плоский; несколько раз подвернутый снизу – практически укороченный на треть. Выбросить, что ли?

Выбрось. Зачем читать надписи на тюбиках, Эдгар? Написано мелко... Summertime... ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла... Summer rain... ла-ла-ла-ла-ла-ла... Massage from heaven... Изливающийся с лазурных небес? Он помогает только в том случае, если гармонично соединить его с напитком Gautier. Опорожним еще рюмочку... Так что же написано на багровом тюбике?

Почти ничего: «Применять при температурах от 0° до –1° Цельсия». Мирная надпись. Ноль градусов, ноль информации... Выбрасываем.

А на этих двух, девственных, значится: «Применять при температурах от –5° до –15° Цельсия». Эти мы оставим. Вдруг Арлана опять вознамерится слетать туда, где зимой бывает настоящий мороз!

Теперь уже вместе поедем. Обожаю искрящийся снег, заиндевелые ели, крутые спуски... Закрою свой кабинет. Пускай даже вся администрация этого гнусного городишки, в полном составе, извивается в Рождество от зубной боли.

Настоящий мороз... Он сейчас пробирает меня до мозга костей.

...Она каждый день звонила мне – оттуда, из этого австрийского Майрхофена, куда ездила с сестрой и ее мужем, агентом по продаже недвижимости... Ах, сосульки! на варежках! как в детстве! Чуть не отморозила себе нос: янтарно, ясно, морозно... И, знаешь, лизнула, на спор, металлический поручень подъемника... ну да, немного перед тем выпила... Осторожно там, Арлана... не сломай себе чего, медвежонок... О’кей... постараюсь... А дети не изводят тебя, Арлана? Какие дети? Ну, я прочел, что этот курорт хорош для детей... для начинающих в целом... Нет-нет, дети – где-то отдельно...

Стоп. Холодно. Очень холодно. В тридцатиградусную жару я чувствую на своем затылке ледяной панцирь. Чёрт! Почему? Полностью использована мазь для ноля градусов.