Овраг все же попытался понять, что он видит перед собой – поступить, как советовал тисте анди, он не рискнул, опасаясь, что попытка сведет его с ума; нет, не стоит воображать, как его душа отрывается от тела и плавает где-то над головой. Он с трудом мог понять даже собственно страсть, вложенную в это творение – творение слепца.
– А ведь ты здесь давно, – сказал он наконец. – Но не дал похоронить себя под грудой тел.
– Да и да! Я одним из первых попал на фургон. Одним из первых. Меня убил Драконус, потому что я хотел отобрать у него Драгнипур – о да, Аномандарис Пурейк был не первым. Первым был я. Был я. Был я. И если бы мне удалось добыть меч, сам Аномандарис и пал бы его первой жертвой. Какая горькая ирония, друг мой. Горькая, горькая.
– Но это все, – Овраг обвел вокруг себя единственной рукой, – должно быть, начато совсем недавно…
– Нет, это лишь последний слой, последний слой, последний слой.
– Но где… где ты берешь чернила?
– Хороший вопрос! Фургон сделан из кровь-дерева, из черного дерева, а оттуда постоянно течет смола, течет и течет, вечно сочится из древесины.
– Но если бы я, как ты говоришь, мог взлететь вверх, то что бы я увидел?
– Странствия, Обители, Дома, всех богов, всех богинь, любого достойного упоминания духа. Королей-демонов и королев-демониц. Драконов, Старших – о, все они здесь, все здесь. Все здесь. А ты, друг мой, собираешься остаться на этом месте? На этом месте?
Овраг представил себе, как существо склоняется над ним, как костяная игла прокалывает его кожу.
– Нет! Я буду ползать вокруг, не останавливаясь ни на мгновение. Я не стану частью твоей картины!
– Но так нельзя! Ты все испортишь!
– Просто вообрази, что я невидимый. Вообрази, что меня вообще не существует – а я постараюсь не лезть тебе под руку.
В уголках незрячих глаз заблестели слезы, тисте анди отрицательно затряс головой, не в силах остановиться.
– Я тебе не дамся, – сказал Овраг. – И потом, все равно все скоро закончится.
– Скоро? Как скоро? Как скоро? Как скоро? Как скоро?
– Урагану осталось до нас не больше лиги.
– Если ты не хочешь стать частью картины, – сказал тисте анди, – я столкну тебя вниз.
– Драконусу это не понравится.
– Он меня поймет. Он понимает больше твоего, больше твоего, больше и больше и больше твоего!
– Просто дай мне немного отдохнуть, – попросил Овраг. – Потом я сам слезу вниз. Я не хочу быть наверху, когда наступит конец. Я хочу стоять на ногах. Лицом к урагану.
– Ты же не думаешь, что ритуал пробудится мгновенно? Не думаешь, не думаешь, не думаешь? Цветок скоро распустится, но ночь длинная, а на это уйдет вся ночь, вся ночь. На то, чтобы распустился цветок. За мгновение до рассвета. За мгновение. Драконус выбрал тебя, мага, чтобы дать картине средоточие. Мне нужно средоточие. Средоточие – это ты. Лежи здесь, молчи и не двигайся.
– Нет!
– Я не могу ждать долго, друг мой. Если хочешь, можешь пока ползать, но долго ждать я не могу. Осталась всего лига!
– Как твое имя? – спросил Овраг.
– Зачем тебе?
– Чтобы назвать тебя, когда я буду говорить с Драконусом.
– Он меня знает.
– Но я не знаю.
– Я – Кадаспала, брат Энесдии, жены Андариста.
– И ты хотел убить брата мужа своей сестры?
– Хотел! За то, как он с ними поступил, с ними поступил. За то, как он с ними поступил!
Овраг с изумлением уставился на искаженное страданием искалеченное лицо.
– Кто ослепил тебя, Кадаспала?
– Это был дар. Акт милосердия. Хотя я и не сразу понял эту истину, настоящую истину, настоящую. Не сразу. И потом, я считал, что мне будет достаточно внутреннего зрения – чтобы одолеть Драконуса. Чтобы завладеть Драгнипуром. Я ошибался, я ошибался. Ошибался. Истина в том, что это дар, милосердие.
– Кто тебя ослепил?
Тисте анди отдернулся от него, потом словно бы свернулся в комочек. В пустых глазницах заблестели слезы.
– Я сам себя ослепил, – прошептал Кадаспала. – Когда увидел, как он поступил. Как он поступил. Со своим братом. С моей сестрой. С моей сестрой.
Овраг вдруг понял, что ему больше не хочется задавать никаких вопросов. Он выкарабкался из ложбины между двух тел.
– Пойду… на разведку.
– Возвращайся, маг. Средоточие. Возвращайся. Возвращайся.
Апсал'ара, у которой теперь было достаточно времени поразмыслить, пришла к выводу, что главной ее ошибкой было вовсе не проникновение в Лунное Семя. Не то, что она отыскала там кладовые, где хранились груды магических самоцветов, зачарованное оружие и доспехи, умащенные кровью идолы и священные реликвии доброго десятка тысяч исчезнувших культов. Нет. Самым неверным из всех ее поступков была попытка нанести Аномандру Рейку удар в спину.
Когда он ее обнаружил, его это позабавило. Он не угрожал ни казнить ее, ни даже заточить до скончания веков в глубокой темнице. Просто поинтересовался, как она сумела проникнуть туда. Любопытство, немалое удивление, как бы даже не с оттенком уважения. Она же в ответ попыталась его убить.