Дань псам. Том 1

Поляна по пояс заросла осокой, цеплявшейся за ноги и за обувь, но под травой отчетливо ощущались борозды от плуга. В отдалении из кустарника выглядывали останки амбара: крыша развалилась, а в полу с гордостью победителя росло деревце. Больше, однако, от здешних поселенцев не осталось ничего. Нимандр знал, что каких-нибудь сто лет, и последние следы воли, желавшей подчинить себе природу, но не сумевшей, сотрутся окончательно. Хрупкость цивилизации – повод для страхов или для облегчения? С точки зрения природы, все победы и поражения преходящи – и в этом есть нечто обнадеживающее. Нет таких ран, которые никогда не заживут. Нет таких злодеяний, которые никогда не забудутся.

Нимандру показалось, что он раскрыл-таки лицо единственного истинного бога: кто это, как не само время – вечно изменяющийся и вместе с тем неизменный тиран, которому никто и ничто не в силах противостоять. Даже камни, деревья и воздух в конечном счете склонятся перед ним. Последний рассвет, последний закат – и всё. Да, время поистине подобно богу: так же играет с букашками, будь то горы или заносчивые глупцы, строящие там замки. Оно одинаково безразлично и к быстрому трепыханию крысиного сердца, и к медленным вздохам волн, подтачивающих камни; к нарождающемуся свету звезды и к испаряющейся дождевой капле в пустыне.

– Чему улыбаешься, брат?

Нимандр посмотрел на Клещика.

– На меня, кажется, снизошло откровение.

– Чудо, значит. Полагаю, я тоже обращусь в новую веру.

– Я бы на твоем месте подумал. Сомневаюсь, что этот бог нуждается в поклонении. На мои молитвы, не важно насколько отчаянные, он не отвечает.

– И что в этом необычного?

Нимандр хмыкнул.

– Возможно, я это заслужил.

– Ты слишком легко ступаешь на путь самобичевания. Так что я, пожалуй, еще подумаю, посвящать ли себя твоему новообретенному богу.

– Не тому поклоняетесь, вы двое, – хмыкнула Десра, шедшая позади. – Нужно поклоняться власти. Настоящая власть дает тебе свободу поступать как захочется.

– Увы, сестра, эта свобода – иллюзия, как и любая другая, – возразил Клещик.

– Кретин, это единственная свобода, которая не иллюзорна!

Нимандр скривился.

– Что-то не припомню, чтобы Андарист чувствовал себя свободным.

– Все потому, что у его брата было больше власти. Аномандр вполне свободно покинул нас, разве нет? Так что подумай еще, на кого бы ты хотел походить.

– Может, ни на кого? – спросил Клещик.

Хотя сестра шла сзади, Нимандр отчетливо представлял себе, с каким презрением она глядит на Клещика.

Чик шагал где-то впереди, лишь изредка мелькая между деревьями. Выйдя на прогалину, они увидели, что тот ждет их на противоположном краю, нетерпеливо глядя на них, словно на уставших, заблудившихся детей.

Колонну замыкал Ненанда, решивший прикрывать тыл, как будто отряд совершает вылазку на вражескую территорию. Воин постоянно держал руку на мече и злобно оглядывался на каждую тень, подозрительную птицу, грозное насекомое, зловещего зверька. Нимандр знал, что он будет вести себя так весь день, накапливая отвращение и злость, пока не наступит ночь и они не сядут у костра. Ненанда считал, что разводить огонь небезопасно и неосторожно, но сдерживался, поскольку Чик ничего не говорил. Чик, со своей вечной полуулыбкой и крутящейся цепочкой, пленил Ненанду редкими словами одобрения, и теперь тот делал все, лишь бы заполучить очередную дозу.

Без этого одобрения он сдуется, лопнет, как мыльный пузырь. Или набросится на первого, кто окажется рядом. На Десру, в которую когда-то был влюблен. На Кэдевисс или Аранату – бесполезных, на его взгляд. На Клещика, который скрывает трусость под насмешкой. На Нимандра, который во всем виноват – но, наверное, не стоит об этом…

«Не тревожься, любимый. Я жду тебя и буду ждать вечно. Знай: ты сильнее, чем ты думаешь. Знай…»

И тут вмешался другой голос – жесткий, источающий яд:

«Ложь. Ничего она не знает».

«Фейд».

«Нет, братец, ты от меня не отделаешься. Руки твои до сих пор горят от прикосновения к моей шее. А мои выпученные глаза вцепились в тебя, будто когти. Так ведь? Холодные железные наконечники проникают внутрь, причиняют боль, от которой никуда не деться».

«Я что, не хочу принимать вину? Скрываюсь от правды?»