Под вечер оба офицера при полном параде нанесли визит во дворец княгини, чтобы засвидетельствовать свое почтение и справиться о ее самочувствии. Получив на сей счет успокоительные заверения, они откланялись и пустились в обратный путь.
– Послушай, – заговорил Лапинский дорогой, – мы с тобой не можем так просто удовольствоваться сообщением, что княгиня почти невредима и уже совершенно оправилась от случившегося. Было бы вполне уместно и разумно каким-нибудь способом выразить нашу безмерную радость по случаю благоприятного исхода произошедшей аварии. Как ты отнесешься, например, к серенаде?
Кольцов громко расхохотался.
– Серенада, говоришь, когда у меня финансы поют романсы?
– Почему бы нет? – возразил ему бойкий товарищ, роясь в карманах. – Вот погляди, у меня еще полтора рубля наличными завалялось, это, конечно, не ахти какие деньжищи, но все же, давай назло всем толстосумам устроим сегодня княгине такую серенаду, какой ни одна бабенция еще наверняка не слыхала.
Кольцов еще с сомнением качал головой, а Лапинский уже отсчитал деньги, рубль и пятьдесят копеек, ему на ладонь и, поручив закупить на них бумагу всевозможной расцветки, масло и сальные свечи, сам взялся позаботиться о музыке и раздобыть изысканный, как он выразился, букет.
– Я начинаю верить, что ты якшаешься с чертом, – заметил Кольцов.
– Разумеется, – парировал Лапинский, – а именно с бедным, но веселым чертом.
На этом наши друзья расстались.
Спустя час они снова, как распорядился Лапинский, встретились в казарме Преображенской гвардии. Лапинский явился с громадным букетом, подбор которого, правда, оставлял желать много лучшего, но который тем не менее весьма впечатлял редкостью цветов и великолепием их красок.
– Как тебе удалось такое? – спросил Кольцов, держа в руке тяжелую благоухающую охапку и с восхищением разглядывая ее со всех сторон.
– Самым незамысловатым способом на свете, – ответил Лапинский, – уже проторенной дорогой я забрался в княгинин сад и там исключительно собственными руками составил оный букет.
– Выходит, ты украл цветы?
– С этим утверждением можно было бы согласиться, – возразил нисколько не смутившийся товарищ, – когда бы они через самое непродолжительное время не были снова возвращены владелице.
– Ты неисправим, – только и промолвил Кольцов.
Между тем Лапинский реквизировал шесты для сушки белья у всех полковых прачек, потом солдаты под его руководством принялись изготавливать китайские фонарики из закупленных Кольцовым свечей и пропитанной маслом бумаги, прикрепляя их к шестам. Дело шло по-военному быстро и споро, так что с наступлением темноты можно было выступать в поход.
Впереди с горящими лампами всевозможных цветов шагали солдаты, далее между шпалерами китайских фонариков следовали оба офицера (Кольцов с букетом), а за ними при полном параде вышагивали все юные барабанщики и свистельщики Преображенской гвардии, свеженапудренные и с тугими косицами. Процессию опять-таки замыкали солдаты с китайскими фонариками. Следом бежала орда бесчисленных зевак; когда остановились возле дворца княгини, вокруг уже собралось необозримое море народу.
Лапинский построил своих людей в каре, которое, вычерченное в темноте разноцветными лампионами, выглядело весьма празднично, а сам с Кольцовым занял место перед фасадом дворца непосредственно под балконом красивого майора в женском обличии. Когда все приготовления были закончены, он взмахнул тростью, какие в ту пору носил при себе каждый офицер, и барабанщики адской дробью начали необычную, воистину солдатскую серенаду, затем вступили свистки и после этого все разом принялись исполнять оригинальный, торжественно размеренный марш, под который в эпоху рококо маршировали солдаты и который, кроме того, обычно звучал также во время наказания шпицрутенами.
Долго ждать не пришлось, вот зазвенела стеклянная дверь балкона, и на него, накинув поверх белой ночной сорочки бархатную мантилью, вышла Людмила, она с явным недоумением окинула взглядом собравшуюся толпу, барабанщиков и офицеров; лишь когда Кольцов снял головной убор и мощным броском кинул вверх громадный букет цветов, упавший прямо к ногам княгини, она узнала человека, спасшего ей жизнь, и поняла его замысел. Поблагодарив учтивым поклоном, она подняла цветы и, когда барабанщики снова ударили дробь, закрыла ладонями уши, громко рассмеявшись при этом.
Лапинский скомандовал тишину. Княгиня с обворожительной улыбкой еще раз поблагодарила и вернулась к себе. Спустя несколько секунд из дворца вышел камердинер, от ее имени пригласивший обоих офицеров пожаловать к ней.
– Вперед! – шепнул Лапинский своему сияющему товарищу. – Теперь все в твоих руках. Немедленно объяснись с ней. А я тем временем отведу своих маленьких героев домой.