Дамнат

…вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»…

— Димитр, Адриан, — негромко сказал Беркут.

Оба посмотрели на него. Димитр, с тонкими морщинками вокруг глаз, глядел спокойно и несколько устало. Взгляд Адриана пугал даже самого Беркута. Бледный лик не живого и не мертвого. Зёртэ, так звались такие рабы у имеров когда-то. Когда он — Иенааль — еще существовал.

— Убейте рабов Кру, всех, которые здесь есть. Мне они ни к чему. Остальных гоните к Лисьему озеру. — Беркут посмотрел на трясущегося деда, поглядывавшего по сторонам с целью, видимо, улизнуть. — Ты! — Дед вздрогнул. — Тебя зовут Мирту?

— Да, господин… э-э… владыка?..

— Здесь все? Я имею в ввиду живых, а не рабов.

Дед судорожно кивнул.

«Не густо», — подумал Беркут, посмотрев на перепуганную горстку жителей болот. Большей частью бабы и старики.

Димитр с Адрианом волокли в сторону не сопротивлявшихся безвольных рабов. Их волю ему пришлось подавить. Впрочем, сделать это было нетрудно. Единственное, что у них имелось — слепой ужас. Димитр методично перерезал им горло. Адриан топтался рядом.

Куча плоти. «Смерть всюду и лишь в вере спасение наше», — вспомнил слова Кнуда Кроткого Беркут.

— Мирту! Веди.

— Что с нами будет, о владыка?

Беркут ничего не ответил, мысленно перекрыв ему дыхание. Мирту захрипел, схватился за горло и упал. Несколько минут он катался по земле, судорожно хватая воздух. Беркут ослабил хватку и спросил:

— Еще есть вопросы?

— Нет, владыка, — хрипя и откашливаясь, выдавил из себя Мирту.

— Веди.

Уже поздней ночью они набрели на хижину. Тынгет видела во тьме словно кошка. Или лиса.

— Осторожней, не упадите, — сказала она. Ломкие полусгнившие стволы разъезжались в стороны. Лив и сама едва не шлепнулась, а ведь пришлось еще вести за руку Живоря.

Паренек постоянно всхлипывал, размазывая сопли по лицу. Как-то внезапно он превратился из малолетнего безмозглого садиста в безмозглого же нытика. У него осталось только это и больше ничего.

Тынгет отнеслась к пацану с безразличием. А Лив упрямо тащила за собой. «Прям как мамаша какая, — думала Лив с тупой раздражительностью. — Я буду ведь мучится с этим выродком вопреки себе же. Ну что же за дурная я баба! Ну почему? Почему я тащу его с собой?»

— Брось его, — равнодушно сказала тогда, на привале, Тынгет. — Он отработанный. Его не вернешь.

— В каком смысле? — чувствуя, как внутри нее закипает гнев, спросила Лив.

— Он все равно умрет. К нему не вернется разум. Если только не произойдет чудо.

— Неужели в нем не осталось вообще ничего?

— Какие-то крохи остались. Если бы… не тот человек, Червь.

— А что он?

— Он поднял бурю, которая выжгла всех рабов.

— Тех, у кого были синие глаза?

— Да.

— А почему у тебя не изменился цвет?

Тынгет улыбнулась и еще пара засохших кусочков грязи отлепилось от лица. В свете костра ее глаза горели необычайной синевой.

— Это мой естественный цвет.

— Цвет… лисы?

— Нет. Цвет человека.

— Но…

— Я не хочу об этом говорить.

— Хорошо.

Воцарилось молчание. Живорь всхлипывал, прижимаясь к Лив.

— Я не брошу его, — упрямо повторила Лив.

— А камень зачем? — спросила Тынгет.

Лив сразу съежилась. Едва увидев ненавистного пацана, она схватила камень.

— Ты хотела его убить.

— Это ты виновата, сука дикая! — взорвалась Лив. — Ты и твой проклятый идол!

Тынгет несколько секунд смотрела на них, потом ушла. Она долго бродила меж кустов, танцуя.

Избушка была необитаема. Покрыта вековой пылью, пришло на ум Лив.

— Надо набрать дров, — сказала Тынгет, взяв в углу чугунок и поставив его в центре. Прямо над ним в крыше имелось отверстие. — Ночь будет холодной.

И когда они грелись, прихлебывая воду из родника, которую набрали в кувшинчик, валявшийся под столом, Живорь вдруг, завороженно глядя на огонь, улыбнулся.

— Огонь, — пробормотал он. Или ей послышалось. Тынгет сидела в углу, обхватив колени руками. Синие глаза светились, отражаясь от маленького и уютного огня в чугунке.