Даманский. Огненные берега

Потом она уснула, свернувшись калачиком. Он посидел немного, укрыл ее казенным одеялом, стал карабкаться на свою полку. Сон сморил почти мгновенно. Несколько раз он просыпался и снова засыпал. Поезд трясся, потом вдруг замирал, дергался, гремели сцепки.

Они едва не проспали! Вернее, проспали, все на свете проспали! Ведь предупреждали же проводника!

Павел очнулся от долбежки в дверь. Поезд стоял, за окном – темно, лишь рассыпанный тусклый свет от фонаря на перроне.

– Эй, молодые люди, Бикиновка! – кричал проводник. – Вы чего там заперлись? Спите, что ли? Через минуту отправление!

Павел кубарем скатился с верхней полки. Какого черта! Пять минут стоянка, и ту проспали. Нет ему прощения! Свет в купе почему-то не горел.

– Подъем! – он тряс стонущую Настю за плечо. – Хорош спать! Следующая станция Владивосток – нам туда не надо! Меня же на губу посадят за опоздание к месту службы!

– Ты почему грубишь? – возмущалась Настя, протирая глаза. – Это твоя служба, а не моя. Сам проспал, а на мне срываешься…

– Прости, любимая, – оправдывался он, метаясь по купе. – Просто дар вежливости потерял от страха. Бегом! Вытряхиваемся из этого чертова поезда! Потом проснемся!

Наспех одевшись, они схватили сумки и чемоданы и вывалились из купе. Настя ойкала – так нельзя, она наверняка что-то забыла! Он мысленно перебирал: деньги, документы, все самое ценное… Нет, ничего не забыли, за исключением недоеденного печенья и пачки сигарет, которую он сунул под полку с пружиной. Ничего, в багаже еще есть, поздно возвращаться…

Он волок пухлые чемоданы по едва освещенному проходу. Вечно эти женщины со своим барахлом. Ну, куда, скажите, столько набрала? Время – одиннадцать вечера, все в поезде спали, а кто выходил в Бикиновке, давно вышли. Проводник поторапливал – этому нерадивому работнику он бы тоже с удовольствием засветил в глаз! Ведь дважды предупреждал: разбуди!

Павел выбросил чемоданы на перрон – поезд уже дернулся, дрожь пробежала по составу. Ахнув, он слетел со ступеней, раскрыл объятия жене: прыгай! Настя, трепеща от страха, прыгнула прямо на него – шапка набекрень, шубка нараспашку. Какая срочная, черт возьми, эвакуация! Проводник насмешливо что-то кричал – да пошел он куда подальше! Как-то суматошно начиналась служба на Дальнем Востоке…

Вагоны медленно проплывали мимо, вот прошел последний, растаял в морозной дымке. Падал снег, дул холодный ветер. Настя дрожала, она еще не пришла в себя. Павел торопливо застегнул Настину шубейку на «рыбьем меху», нахлобучил ей шапку из норки, которую она донашивала после мамы, обмотал теплый шарф вокруг шеи. Стал приводить в порядок себя, попутно озирался. Пустой перрон. Единственный фонарь освещал затрапезную избушку вокзала. Ни души вокруг. Щербатый перрон, сугробы, мелкая ограда, за которой вырисовывались покатые крыши низеньких строений. За железнодорожным полотном возвышался лес – дальше цивилизация пропадала.

Павел обнял жену. Она дрожала.

– Как ты себя чувствуешь? – пошутил он.

– Не волнуйся, жить буду… Где мы?

– Станция Бикиновка… если проводник не пошутил. Средоточие мира, пара сотен человек населения, железнодорожные мастерские. До границы, а значит, и до заставы – порядка двенадцати верст.

– Как-то здесь… дореволюционно, – она ежилась, с опаской смотрела по сторонам. – Ладно, пойдем, будем надеяться, что на вокзале нас ждет теплая машина. Бери чемоданы, Павлик, и меня бери. Прорвемся, как ты говоришь. Мы же с тобой – одна сатана…

– Правильно, – заулыбался Павел, подхватывая чемоданы. – Все могло быть хуже.

Она замотала головой:

– Нет, Пашенька, не могло…

В здании было сухо и тепло, и этим достоинства вокзала исчерпывались. Застекленная касса, крошечный зал ожидания с лавками, туалет. Полуночная уборщица терла шваброй пол, покосилась без почтения: ходят тут…

Настя забралась с ногами на лавку, съежилась, задремала. Уборщица беседовать не пожелала – бабушка была бдительная. И плакат в районе кассы уверял, что от бдительности каждого человека зависит сохранность государственной тайны. Вспомнились строки из пионерского детства: «Не тешься, товарищ, мирными днями. Сдавай добродушие в брак. Товарищи, помните, между нами орудует классовый враг».

Дежурный по станции откровенно дремал в своей каморке. Павел предъявил служебное удостоверение, поинтересовался, не присылали ли с заставы машину. Дежурный куда-то позвонил, сообщил, что нет. Вздохнув, Котов вернулся в зал ожидания. Ночь предстояла трудная – но хоть в тепле. Настя приоткрыла один глаз, поняла по его лицу, что хороших новостей нет, вздохнула и снова смежила веки.

– Мужчина, вы здесь собираетесь ночевать? – высунулась из окошка кассирша. Хоть девушку пожалейте, какой вы, право слово… Идите в гостиницу – она примыкает к нашему зданию со стороны привокзальной площади. Там всегда останавливаются командировочные и всякие такие… – она с сомнением оглядела приезжего. – Здесь, знаете, не Гагры, свободные номера всегда есть…