Дальше самых далеких звезд

– Слишком крепкие напитки, чтобы держать их на борту. Есть вино.

– Это уже лучше. Наливай!

Звякнул автомат доставки, из щели выдвинулся поднос с рубиновой жидкостью в стакане. Калеб покинул диван, выпил в три глотка, поморщился.

– Кисловато! Откуда?

– Сухое вино с Авалона Амо. Очень хорошее.

– Ладно, сойдет.

На стенах вдруг замелькали голографические картины – морская гладь под розовым солнцем, горы в снежных шапках, ночное небо, усыпанное звездами, полные света городские башни, астродром с серебряной стрелой галактического лайнера. Изображения текли, скользили, наплывали друг на друга; виды природы и городов сменились орнаментами и фрактальными узорами, потом начался парад живых тварей и людей, будто выстроившихся в бесконечную очередь: лица мужчин и женщин, снежный тигр с оскаленной пастью, смеющаяся рожица ребенка, шипастая изумрудная ящерица, длинноногие птицы в голубом оперении, танцующие под луной. Вскоре мельтешение лиц и фигур сделалось таким стремительным, что даже острое зрение Охотника их не различало.

– И что это значит? – щурясь, спросил Калеб.

– Если пожелаешь, я украшу свое жилище, – раздалось в ответ. – Или у тебя есть голограммы близких? Отца, матери, твоих любимых женщин?

– Женщин было слишком много, чтобы помнить их дольше пяти дней. О матери я ничего не знаю, я родился в стокгольмском инкубаторе. Отец… отца я не забыл. Но в нашем Братстве лишнее с собой не таскают. Воспоминания – тяжелый груз.

– Это верно. – Людвиг замолчал. Мелькание картин на стенах прекратилось.

– Вот что, – произнес Калеб, кивая на окно-экран над столом, – ты мог бы изобразить тут подходящий пейзаж. Такой, чтобы радовал душу. Тираннозавра, которому я разнес башку на Пятой Кехне… стаю тараканов с Гендерсона – чуть меня не сожрали, пришлось травить их газом… – Он призадумался на секунду. – Нет, лучше мой дом и поместье. Мне не пришлось их увидеть, так полюбуюсь хоть сейчас.

– Что за поместье? – спросил Людвиг.

– На Авалоне. Я теперь авалонский гражданин.

– Большая честь! Поздравляю, Калеб! – Людвиг сделал паузу. – Где находится твое владение?

– Точно не знаю. Где-то в верховьях реки Тагрим.

– Ты помнишь код своего сертификата?

– Да, разумеется.

Он назвал код, и в окне-экране появилось изображение: скалы на берегу неширокой реки, сосны с золотистыми стволами, луг с петляющей среди трав дорожкой и бревенчатое двухъярусное строение. Черепичная кровля, большие окна, крыльцо с резными столбиками и две башенки по углам… Хорошее место, и дом хорош, решил Калеб. Надоест жить, приеду сюда умирать.

– Скоро старт?

– Да. Грузят последние контейнеры с оборудованием.

Калеб покосился на свои ноги, обтянутые желтыми штанинами. Зашел в душевую, поглядел на себя в зеркале. Цыпленок, да и только! Правда, впечатляющих размеров.

– Не дашь ли мне комбинезон другого цвета?

Людвиг хихикнул.

– В оранжерее ты сел в желтое кресло. Это твой выбор, Калеб. Каюта в желтых тонах, желтое одеяние, желтый скафандр… Таков порядок на борту.

– Значит, синий достался красотке Кхан? Жаль! Синий – мой любимый цвет.

– А желтый тебе совсем не нравится? – с явным огорчением спросил Людвиг.

Калеб снова уставился в зеркало.

– Оттенок неподходящий. Словно птенчик, вылупившийся из яйца… чуть подрастет, и на вертел… Понимаешь, о чем я?..

– Это можно исправить. Встань ближе к зеркалу… да, так… прикрой глаза ладонями… сейчас, сейчас… – Что-то сверкнуло, и Людвиг с торжеством сообщил: – Готово! Ты доволен?

Теперь комбинезон отливал золотом. Ткань на груди, рукава, штанины – темное золото, оплечье – светлое, по бокам – такие же светлые полосы, что спускаются до лодыжек, пояс мерцает сотнями золотистых искр, ворот словно чеканная цепь…

– Костюм героя, – промолвил Калеб. – Попадись я в таком пиявкам с Пьяной Топи или тараканам с Гендерсона, сдохли бы от страха. Ну ничего, ничего… Попутчики у нас не из пугливых, а красотке Кхан, может, и понравится.

Он вернулся в каюту – и как раз вовремя: из стены выдвинулось массивное кресло, похожее на пилотский ложемент, с окна-экрана исчез речной берег, и теперь на нем высветились орбиты планет звездной системы Авалона. Дневное солнце – яркий пылающий шар, два ближних к нему мира, жарких и бесплодных, затем обитаемые планеты: Авалон Амо, Авалон с его двумя лунами и Авалон Флер. Много дальше от центрального светила – газовые гиганты, а за ними – ночное солнце Авалона, небольшая звезда со своими сателлитами, два из которых обладали подходящей для жизни атмосферой. Большая редкость – стабильная система двух звезд с пятью обитаемыми мирами! А кроме них еще двенадцать лун и спутников газовых планет с искусственно созданной средой, круговоротом вод, морями, континентами, флорой и фауной. В Солнечной системе успехи терраформирования были гораздо скромнее. Когда изобрели двигатель Берроуза, оказалось, что проще найти подходящий для жизни мир у другой звезды, чем преобразовывать Марс и Венеру.

– Старт через три минуты, – раздался голос капитана. – Команде занять места в ложементах.