Далёкий край

Несчастье Дыгена было в том, что он не мог наесть брюха. Он очень завидовал айгунскому полковнику, который превосходил толщиной любого борова из императорских свинарников в Пекине. «Если бы мне выдаться фигурой, я бы сразу вышел в люди, — часто размышлял он. — Но я маленький и щуплый…»

Только вид изнеженности мог напустить на себя Дыген. А грузная важность навек оставалась ему запретной.

Дыген не собирался задерживаться в нищем стойбище Онда, где, кроме рыбы, у населения нет ничего. Маньчжуры решили обойти стойбище и взять что удастся. У каждого дома Дыгена встречал хозяин.

— Давай меха! — приказывал маленький одутловатый Сибун. — Дыген добрый, даст тебе подарок за это.

Писарь тут же читал по книге, сколько мужчин в этом доме.

Сибун забирал меха. Дед Падека получил за своих соболей чашку проса. Ногдиме дали два локтя грубой белой бязи.

Заметив две черные шкурки, вынесенные Удогой, Дыген заговорил с ним.

— Это за тебя и за брата? А еще у тебя нет таких? А кто это у тебя кричит в доме? — вдруг спросил Дыген. — Ребенок? Мальчик?

— Наверно, мальчик, — заметил старик Тырс.

— Нет, девочка.

— Если мальчик, так и за него ты должен дать еще одну шкурку. Доставай где хочешь такую же хорошую.

— Пожалуйста, посмотрите, я правду говорю, — низко кланяясь, говорил Удога.

Горбатая мать Дюбаки ужаснулась.

— Зачем в дом зовешь? — шепнула она на ухо Удоге. — Так не делай! Худо будет!

— Иди! — сердито отозвался Удога.

Старуха кинулась в лачугу. Один за другим маньчжуры полезли в дверь. Оба окна лачуги выставлены на лето, и поэтому внутри светло.

— А-а! Вот тут и мать! — весело сказал Дыген. — Здравствуй! Ну-ка, покажи нам, сын у тебя или дочка.

Дюбака в страхе отступила, закрывая зыбку.

— Не бойся, не бойся, — беря ее за руку, сказал свирепый Тырс, — мы только посмотрим.

— Пусть увидят, что девочка, а то с меня еще один албан требуют, сказал Удога. — Открой им ребенка!

Ондинцы с тревогой смотрели, как маньчжуры с жадным любопытством тянутся к только что родившемуся младенцу. У горбатой матери Дюбаки застучали зубы от страха. Мало ли что бывает в таких случаях…

Но сама Дюбака, казалось, успокоилась, когда Удога ей все объяснил. Она развернула ребенка.

— Девочка! — пробормотал Сибун.

Маньчжуры отошли от зыбки и стали выходить. Дыген, казалось, совсем не был опечален, что ребенок — девочка и что нельзя получить еще одну шкурку.

Мать завернула плачущего ребенка.

— Ты ведь дочь Локке, — сказал ей Дыген ласково. — Я его помню… Почему же ты боишься меня? Я еще недавно вспоминал тебя, думал, куда это ты исчезла из Мылок.

Дюбака с испугом взглянула на маньчжура.

Дыген задержался в доме Удоги, посидел на кане, поговорил с хозяином, похвалил его, похлопал по плечу и сказал, что такие охотники ему нравятся. А сам все косился на Дюбаку.

Выйдя из дома, Дыген заметно повеселел. Он что-то стал говорить Тырсу, показывая глазами на дом Удоги.

— Я говорила, никогда не вводи в дом маньчжуров, — с сердцем твердила горбатая старуха. — Я старый человек и знаю, что от этого всегда беда. Уж мы в Мылках насмотрелись и знаем их хорошо.

— Но ведь я… — растерянно пробормотал Удога.

Маньчжуры двинулись дальше.

— Как это у тебя шкурок нет? — грозно закричал Тырс у соседней лачуги на Кальдуку Толстого. — А ты на охоту ходишь? Ну-ка, живо достань соболя!

Раздались гулкие удары палок о спину Кальдуки Толстого.

Тучный гольд с темным одутловатым лицом, стоя на коленях, терпеливо сносил побои.

Увидев, что такого здоровяка палками не проймешь, Тырс, не долго думая, растолкал толпу домочадцев Кальдуки, схватил его маленького двухлетнего сына и поднял за ножки вниз головой. Ребенок побагровел. Он хрипло закричал и забился.

Женщины в ужасе завыли. Кальдука вскочил и кинулся бежать.

— Так держать буду, пока выкуп не принесешь! — крикнул вслед ему Сибун.

Лишь когда Кальдука принес все тряпки, которые были в амбаре, Тырс отпустил ребенка и забрал шелковый халат жены Толстого.

Удога видел все это.

Дыген двинулся дальше. Всюду он слышал одно и то же. Охотники остались без пушнины, вся их добыча перешла к торговцам.

Дыген возвратился к своей лодке. Усевшись на поданную скамеечку, он приказал схватить старика Гао.

Маньчжуры отправились в лавку.

Это были люди на подбор рослые, сильные, не раз бывавшие в набегах. Они поволокли старика без всяких церемоний, так что его ноги повисли в воздухе. Он что-то шептал то одному, то другому на ухо.

Двое маньчжуров, державших купца под руки, бросили его к ногам Дыгена.

Гао дрожал, плакал, кланялся.

— Ты зачем тут торгуешь? — спросил Дыген сурово. Его единственный глаз в мутной злобе уставился на хитрого торгаша. — Кто тебе позволил? Есть у тебя письменное разрешение? Как ты смеешь население обманывать? — Дыген показал рукой на большую толпу ондинцев, собравшихся посмотреть на ссору Дыгена с Гао, не поделивших меха и должников. — Эти люди — наши соседи, друзья, мы с ними подарками обмениваемся, а ты их обманываешь. Зачем ты их обобрал? Им из-за тебя нечего дать мне в подарок. Как ты смеешь спорить с дворянином! — кричал Дыген.