Дальгрен (первая глава)

— Бывают. — Ее улыбка была идеальна. — Хотела б я, чтоб Джон был сейчас здесь. Джон с ними хорошо ладит. Я, знаешь, даже думаю, что Кошмар его немного побаивается. Мы для них много чего делаем. Делимся с ними едой. Мне кажется, они многое от нас берут. Но насколько проще было бы им помогать, если б только они признали, что нуждаются в этом.

Гармоника молчала: девушка с обнаженной грудью покинула свое покрывало.

— Откуда у тебя эта царапина?

— Простая случайность. С Джоном. — Она пожала плечами. — По правде говоря, это одна из них оставила. — Она кивнула на его орхидею. — Ничего страшного.

Он наклонился, желая прикоснуться к царапине, взглянул ей в лицо: она не шевельнулась. Положил указательный палец на ее голень, провел сверху вниз. Рядом с его загрубелостью граница корочки раны ощущалась негромким скрежетом.

Она нахмурила брови:

— Ну правда же, полная чепуха. — Обрамленная темно красным, ее сердитость выглядела мило. — А что это у тебя такое? — Она показала: — На запястье.

Рукав задрался, когда он нагибался.

Он пожал плечами. Замешательство было таким, словно с трудом пытаешься определить правильный способ существования внутри собственного тела.

— Да так, нашел кое–что.

Ему было интересно, услышала ли она вопросительный знак в конце его фразы, —маленький, не больше точки.

По тому как дернулись ее брови, он понял — услышала: это позабавило его.

Над его шишковатым запястьем вдруг полыхнуло отражением оптическое стеклышко.

— Откуда оно у тебя? Я видела нескольких человек, которые носили такую… такую цепь.

Он кивнул:

— Я нашел ее совсем недавно.

— Где? — Ее нежная улыбка слегка напряглась.

— Откуда у тебя эта царапина?

Все еще улыбаясь, она посмотрела на него в замешательстве.

Он ждал такого взгляда. И не поверил ему.

— Я… — эта мысль определила некий внутренний темп: — хочу узнать тебя! — Он был самым неожиданным и ошеломительным образом счастлив. — Ты давно уже здесь? Откуда ты? Милдред? Милдред, а как фамилия? Зачем ты пришла сюда? Насколько думаешь задержаться? Тебе нравится японская еда? А поэзия? — он рассмеялся. — Тишина? Вода? Кто–нибудь произносит твое имя?

— Хм… — он видел, как она довольна. — Милдред Фабиан, и люди, также как Тэк действительно зовут меня Милли. Просто Джон считает, что обязан быть официозным, когда у нас появляется кто–нибудь новый. Я училась здесь, в Государственном Университете. Но сама я из Огайо… Юклид, Огайо?

Он снова кивнул.

— Но в Государственном чертовски хорошая мультинаучная кафедра. Была по крайней мере. Поэтому я приехала сюда. И… — она опустила глаза к земле (карие, — осознал он с задержкой в полсекунды, глядя на ее ресницы цвета хлеба, — карие, но с эдакой медной основой, а сама медь красная, как ее волосы), — Я осталась.

— Так ты была здесь, кода все случилось?

— Да… — здесь ему послышался вопросительный знак, который не влез бы ни в одну ячейку.

— Что… — и произнося, — … случилось? — он уже не хотел ответа.

Ее глаза расширились, взгляд снова опустился вниз; плечи опали; спина округлилась. Она потянулась к его скованной железом руке, которая лежала на скамье между ними.

Она взяла двумя пальцами блестящий кончик лезвия, и он как никогда остро ощутил скованность своей кисти в этих доспехах.

—А я… я всегда… ну может все–таки… — Она дернула лезвие в сторону (он запястьем почувствовал давление и напряг руку), отпустила: — Ага. — пробормотала: — Хммммм…

— Ха.

Он был озадачен.

— Всегда было интересно, — пояснила она, — можно ли заставить их звенеть. Как музыкальный инструмент. Лезвия ведь все разной длины. Я подумала, что если они издают ноты, может у тебя получилось бы… играть на них.

—Оружейная сталь? Мне кажется, она недостаточно хрупкая. Колокола и все такое прочее делают из железа.

Она склонила голову на бок.

— Если хочешь извлечь из чего–либо звон, это что–либо должно быть хрупким. Как стекло. Ножи твердые, это да; но они слишком гибкие.

Помедлив мгновение, она взглянула на него.

— Я люблю музыку. Собиралась на ней специализироваться. В Государственном. Но Мультинаучный факультет был настолько хорош. Мне кажется, я не видела в Беллоне ни одного японского ресторана с тех пор, как ходила здесь в школу. Но раньше было несколько неплохих китайских… — Что–то произошло с ее лицом, высвободилось: отчасти изнеможение, отчасти отчаянье. — Знаешь, мы ведь стараемся изо всех сил…

— Что?

— Мы изо всех сил стараемся. Здесь.

Он едва заметно кивнул.

— Когда все случилось, — тихо сказала она, — это было ужасно.

Ужасно прозвучало совершенно нейтрально, совсем как у него в воспоминании человек в коричневом костюме сказал однажды элеватор. Это интонация, подумал он, вспомнив как легко она обнажила слова Тэка. Милли продолжала:

— Мы остались. Я осталась. Наверное, мне казалось, я должна остаться. Не знаю, насколько долго… в смысле, насколько я останусь. Но нам надо делать хоть что–нибудь. Поскольку мы там, где мы есть, нам нужно хоть какое–то занятие. — Она перевела дыхание. Мышца у нее на подбородке нервно дергалась. — А ты?..

— А что я?

— А тебе что нравится, Кидд? Кто–нибудь произносит твое имя?