Дальгрен

Он протянул ей тетрадь. Сердце громко застучало; пересохший язык прилип к нёбу. Он пригляделся к своей тревоге. Маленькие страхи, подумал он, хотя бы забавны. А этот громаден настолько, что сотрясает все тело.

Щелкая ручкой, он смотрел, как она читает.

Травинки волос свешивались ей на лицо, как лепестки орхидеи, пока – «Ну хватит!» – не были отброшены.

Упали снова.

Он убрал ручку в карман рубахи, поднялся, побродил, сначала вниз по склону, потом вверх, посматривая на нее – нагая, стоит на коленях в листве и траве, из-под ягодиц морщинистыми подошвами вверх торчат ступни. Скажет, что все это глупости, решил он, – выкажет независимость. Или заохает, заахает, задифирамбит до смерти, полагая, что это их сблизит. Пальцы вновь цапнули ручку – он пощелкал ею, не вынимая из кармана, заметил, перестал, сглотнул и еще побродил. «Строки о том, как она читает строки о себе» – такой заголовок он обдумывал, но что будет под заголовком, понятия не имел; слишком сложно без бумаги, без ее бледно-розовых полей, ее бледно-голубой решетки.

Читала она долго.

Он дважды подходил, смотрел ей в макушку. И уходил.

– От этого…

Он обернулся.

– …мне… чудно́. – И лицо у нее было еще страннее.

– Что, – рискнул он, – это значит? – и проиграл: вышло то ли догматично, то ли панически.

– Иди сюда?..

– Ага. – Он присел рядом, рукой задев ее руку; волосами коснулся ее волос, нагнувшись. – Что?..

Нагнувшись вместе с ним, она пальцем подчеркнула одну строку.

– Вот тут, где у тебя слова в обратном порядке, не так, как здесь, – я думаю, если бы мне это просто описали, я бы сказала, что это не очень интересно. А когда читала – все четыре раза, – мороз по коже подирал. Но это, видимо, потому, что оно так хорошо подкрепляет суть. Спасибо. – Она закрыла тетрадь и отдала ему. Потом прибавила: – А что ты так удивляешься? Мне правда понравилось. Ну-ка: я… восторгаюсь мастерством и тронута… ладно, сутью. И это удивительно, потому что я не ожидала. – Она нахмурилась: – Вот честно, ты… ужасно таращишься, и я от этого страшно психую. – Но глаз не отвела.

– Тебе понравилось просто потому, что ты меня знаешь. – Это тоже чтобы проверить, каково ему будет.

– Может быть.

Он очень крепко сжал тетрадь и весь онемел.

– Я думаю, – она слегка отодвинулась, – тебе разницы нет, понравится другим или не понравится.

– Да. Но страшно, что не понравится.

– Мне вот понравилось. – Она хотела было продолжить, передумала. Это она что – плечами пожала? Наконец взглянула на него из-под свисающих лепестков. – Спасибо.

– Ага, – сказал он чуть ли не с облегчением. А затем, будто вдруг вспомнил: – Тебе спасибо!

Она смотрела на него, и ее смятение складывалось в какую-то другую гримасу.

– Спасибо, – повторил он как дурак, уже потея ладонями, прижавшими тетрадь к джинсовому бедру. – Спасибо.

Эта новая гримаса – понимание.

Руки его крабами проползли друг по другу, обхватили его и обняли за плечи. Колени вздернулись (тетрадь упала между ними) и пихнули в локти. Внезапный прилив… это что, удовольствие?

– Я нашел работу! – Его тело распалось: разбросав руки-ноги, он хлопнулся на спину. – Эй, я работу нашел!

– А?

– Пока ты спала. – Удовольствие потекло в кисти и ступни. – Эта вчерашняя женщина из бара – она приходила с собакой и дала мне работу.

– Мадам Браун? Ничего себе. Что за работа? – Она перекатилась на живот, поближе к нему.

– Какая-то семья. Фамилия Ричардс. – Он заерзал, потому что в ягодицы впилась цепочка. Или тетрадная пружинка? – Выносить всякий мусор.

– Мусора, конечно, – она выдернула тетрадь у него из-под бедра, – в Беллоне хватает, есть что выносить. – Положила тетрадь за его головой, подбородком оперлась на руки. – Жемчужина, – задумчиво сказала она. – Кэтрин Мэнсфилд в письме Марри сравнивала Сан-Франциско с жизнью внутри жемчужины[11]. Из-за тумана. – Небо над листвой темно сияло. – Видишь. – Уронила голову набок. – Я тоже начитанная.

– Я, по-моему, – набычился он, – никогда не слышал про Кэтрин?..

– Мэнсфилд. – Она подняла голову. – А у тебя там разве не аллюзия на это стихотворение Малларме… – Она насупилась, глядя в траву, побарабанила пальцами. – Ой, как же там было…

Он смотрел, как она выуживает воспоминание, и дивился процессу.

– Cantique de Saint Jean![12] А это ты нарочно?

– Малларме я что-то читал… – Он сдвинул брови. – Но только в этих португальских переводах editora Civilizaçáo…[13] Нет, по-моему, я не нарочно…

– Португальский. – Она снова положила голову на руки. – Ну естественно. – А затем сказала: – И правда как в жемчужине. В Беллоне. Хотя тут сплошной дым, а никакой не туман.

Он сказал:

– Пять долларов в час.

Она сказала:

– Хм?

– Мне заплатят. За работу.

– Зачем тебе пять долларов в час? – спросила она вполне серьезно.

И это было так глупо, что он решил не оскорблять ее ответом.

– Апартаменты «Лабри», – продолжал он. – Четырехсотый дом, Тридцать шестая улица, квартира семнадцать Е. Я иду во второй половине дня. – Он посмотрел на нее. – А когда вернусь, можем опять встретиться… например, в баре?

Несколько секунд она на него глядела.