Дальгрен

– Ага. – Получил бутылку и еще один глоток. – Спасибо, – и пошел дальше бродить. Под деревом целовались двое; на миг Шкету почудилось, что оба мальчики.

Доллар задрал лицо над всклокоченной шевелюрой черной девчонки.

– Эй, Шкет… – Он моргал в свете костра, щетинистый подбородок тут и там шел волдырями.

Шкет переступил через его сапоги.

– Ты поел уже? – спросил Денни.

Шкет покачал головой.

– На, держи. Я себе еще возьму.

Чашка была горяча, по стенкам тек суп.

– Спасибо.

– Если ветчину не прожарить, все равно же не будет трихинеллеза, да? – спросил Денни.

– Если она из банки, – ответил Шкет, – она уже вареная.

– Я так и думал, – сказал Денни.

Шкет отхлебнул и обжег нёбо. Лишь спустя несколько секунд ощущение сгладилось до простого жара. Взглядом Шкет бесцельно искал Перца или скорпиона, который на Перца наехал. Ни того ни другого у костра не обнаружилось. А люди снова ходили в дом и из дома.

Флинт, Харкотт и Саламандр, позируя уже не так официально, но по-прежнему кучно, стояли у забора, ели ветчину и суп. Шкет отсалютовал чашкой.

– Слышишь? – спросил Флинт.

– Что?

– Послушай, – сказал Харкотт.

Шкет склонился над чашкой – суп обжигал подбородок паром. Двор наполняли голоса.

– Что?

– Вот, – сказал Харкотт.

В паре кварталов заорал мужской голос. Звук длился и длился, утих на долгом вдохе и возобновился, на сей раз дрожа и ломаясь.

– Сходить глянуть? – Саламандр откусил ветчины. От уголка рта в бороду тянулась поблескивающая полоса жира.

– Не, – сказал Шкет.

– Ты ж у нас великий герой, – сказал Саламандр. – Не хочешь помочь господину в затруднительном положении? – И засмеялся.

– Нет, я…

Человек снова заорал.

На миг Шкет вообразил, как они вчетвером шныряют вдали от костра по темным улицам, и ночь над ними звенит воем.

– Не, неохота. Я накормил Перца. На сегодня героики с меня довольно.

Он громко хлюпнул супом и ушел к скорпионам у огня. Когда соседи визжат… пронеслось у него в голове, но он не вспомнил, кто это сказал.

– Шкет, на. Хочешь мою вилку?

Блондинистый скорпион, который гонял Перца.

– Спасибо.

Вилка с длинной ручкой, трезубая, бельевая. Шкет подцепил шмат ветчины и присел у костра. От огня сощурился. Глотая суп, заплескал себе руку. И даже с длинной вилкой костяшки болезненно обжигало. Белокурый скорпион, присев рядом, смотрел, как булькает и обугливается мясо.

– Спасибо за вилку, – спустя несколько минут повторил Шкет и опять глотнул супу.

Крик смолк.

Или потонул в гомоне.

4

– Эй, Тэк!

– Шкет?

– Ты что делаешь?

– Это ты что делаешь? Слезай, а? Осторожней…

Шкет отпустил балку и боком сполз с груды бута, поднимая тучи пыли позади себя и сель впереди.

– Поражает воображение, – оценил Тэк. – Так и ходишь в одном ботинке? Подошва, небось, как дубовая доска.

– Не. – Шкет постучал ногой по черным джинсам, до колен посеревшим. – Не то чтобы.

– Раскопки ведешь? – Тэк заломил кепку и посмотрел, как между балками завивается дым. – А гнездо куда дел? Я думал, скорпионы не бродят поодиночке.

– Я прихожу, – пожал плечами Шкет. – Я ухожу. Вожу их в набеги. А ты куда?

– У меня миссия милосердия во благо твоей подруги.

– Ланьи?

– Я вызвался помочь ей с платьем к твоему празднику.

Шкет постарался проглотить смех. Смех сорвал печать с губ, и вспыхнули огни – то ли в глазах, то ли в окнах склада перед глазами.

– Что смешного?

– Она тебя пристроила в швеи?

– Вовсе нет. Пошли, чего покажу.

Они зашагали по загаженной улице.

– Ты же придешь на праздник?

– Даже, – ответил Тэк, – блядь, не мечтай.

– Чего? Чувак, ты что? Калкинз мне сказал приводить друзей. Я все гнездо приведу. Толпу психов выпустят порезвиться – и ты не хочешь на нас посмотреть?

– Мне не до зарезу. А вот Калкинзу, я подозреваю, да – я, правда, с ним не знаком.

– Тэк, ну кончай…

– Нет. Кому-то же надо прочесть репортаж в завтрашней колонке сплетен. Вот это – моя работа. А тебе желаю хорошо повеселиться, и выпей там бренди за меня. Стырь бутылку, если у них хороший, притащи мне. А то я уже на «Голд лиф» перешел. Кто-то вломился к моим поставщикам и спер почти все, что стоило пить.

– У нас винный прямо за углом. Ты что пьешь? Там всё есть. Что хочешь. Скажи – я принесу.

– Пятизвездочный «Курвуазье». – Тэк засмеялся – коньячно заурчал – и пониже надвинул кепку. – Ты давай шагай. – Когда они отошли от перекрестка, он спросил: – Давно встал?

– Несколько часов.

– А, – сказал Тэк. – Я-то спозаранку, еще когда светало. Пришел сюда – огонь было видно… – Он кивнул в переулок, где дым бурлил, заслоняя все, кроме ближайших двух кварталов.

– Да?

– А теперь только… – И Тэк опять кивнул.

Дым набухал и вздымался до верхних этажей. Небо загустело, как сыр, и завечерело без теней. Я (подумал Шкет) теперь никогда не хочу пить, но вечно хриплю. Три сапога и одна босая нога мололи мусор на улице.

– Тэк, а как отсюда попасть в монастырь? Не в церковь пастора Эми. В монастырь.

– Вот эта улица… – Тэк остановился. – Она уходит в город и превращается в Бродвей. Идешь-идешь до самого конца Бродвея и прямо в монастырь и упираешься.

– Да?.. Вот так просто?

– Пешком далеко. Может, автобус еще ходит, не знаю. Нам сюда. – И Тэк свернул.