Далеко от Земли

Жёлтый кленовый листок, авторотируя, летел прямо на меня, и мне осталось лишь подставить ладошку для его мягкой посадки… Я усмехнулся. «Авторотируя», надо же… Что значит инженерное образование. Интересно, как бы выразил эту мысль настоящий поэт или писатель?

Собрат пойманного листочка, видимо, учтя опыт, резко спикировал, и поймать его мне не удалось. Вот уже и осень… пока ещё зелень глушит своей массой рано пожелтевшую листву. Но пройдёт совсем чуть-чуть, и все деревья сплошь оденутся в золото и багрянец. Вот и минуло лето… будто прошла маленькая жизнь.

Уже с конца июня я обретаюсь тут, в стенах Всесоюзного института психиатрии имени Сербского. И, очевидно, зря. Тутошние светила, доктора-профессора, оказались совершенно бессильны перед странной амнезией, поразившей мою головушку. Всё, что было до того осеннего утра, когда округлый автобус подкатил к остановке и распахнул двери, я помнил совершенно отчётливо. Как нормальный человек. Сразу после автобуса – палата, сдвоенные люминесцентные лампы под потолком и капельница… А между ними – чёрная бездонная яма. Всё, что было со мной в промежутке между сентябрьским утром тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года и июньским вечером года тысяча девятьсот восемьдесят пятого, было будто вырезано ножницами.

Как я понял из объяснений, меня нашли лежащим на Кунцевском кладбище без сознания. Эскулапы и следователь долго не хотели сдаваться, всячески пытаясь пробудить мою память и выудить из чёрной пропасти хоть что-нибудь. Мне кололи какие-то уколы, потом в ход пошла электроника… полиграф? Нет, похоже, та машинка была покруче… Медицинские светила подключались всё более крупные, пока самое крупное из светил – академик, вроде? – не вынесло окончательный вердикт: «Безнадёжен». После этого моё бытие в стенах сего скорбного заведения резко упростилось. Проще говоря, от меня все отстали и заторопились с выпиской. Так что сегодня я буду дома. Вот через полчаса. Жаль, папа-мама на работе, и никто им не сообщил радостную весть. Или хоть Ленке… Ну и я не стал звонить из приёмного покоя. Пусть будет маленький сюрприз. Жаль, в карманах мелочи на рубль, на такси не хватит…

– Антон!

Помедлив долю секунды, я обернулся. Передо мной стояла Ниночка, наш комсорг и набирающий вес общественный деятель. Стояла и мяла букет из кленовых листьев.

– Привет, Нин, – я улыбнулся. – Ты как узнала?

– Привет, – девушка буквально расцвела. – Слушай, мне твой доктор позвонил. Говорит, дома у него трубку не берёт никто, а парень, похоже, пешком до дому идти собрался. Вот, грит, я про вас вспомнил – посещали же неоднократно…

Да, это была святая правда. Ещё вопрос, кто чаще посещал больного, моя родная мама или Ниночка. И уж всяко чаще, чем родная сестричка.

– Ну что, поедем, Антоша? Вон и такси, кстати… Такси! Эй-ей! – Она замахала рукой, привлекая внимание проезжавшего мимо таксиста.

– Погоди-ка… – перебил я её. – Давай пройдёмся немного. Я взаперти почти три месяца пробыл!

– Как скажешь… Езжайте! – это уже таксисту.

– Выкобениваетесь, сопляки! – таксист дал газ. Что-то шевельнулось у меня внутри. Какое-то смутное беспокойство… будто я уже слышал это… дежавю?

Ниночка, подцепив меня под локоток, оживлённо болтала, стараясь развеять грусть-тоску, наведённую пребыванием в психушке. Девушка цвела, как майская роза… вот взять да и жениться, что ли? Не, ну правда, чем не жена? Запала на меня, это и кроту видать… мордашка ничего так… Правда, общественно активна не в меру, напориста… но, может, это и плюс, деловая жена? Ещё, глядишь, и двигать будет супруга по карьерной лесенке, угу… Тут, главное, правильно себя поставить, а то общественницы-активистки быстро норовят мужика под каблук, оглянуться не успеешь – и ты уже верховой пони…

Я криво ухмыльнулся. По карьерной лестнице, угу… Это в библиотеках-бухгалтериях да профкомах-парткомах вояж в дурку не препятствие для дальнейшей карьеры. В парткоме так даже, наоборот, верно… Так что если и светит мне отныне карьера в «Лавке», то дворником или вахтёром. Или Ниночка таки лелеет мысль повернуть меня на стезю профсоюзно-партийной линии?

– …Антон, мне кажется, ты меня совсем не слушаешь, – Ниночка чуть поджала губы.

– Здра-а-асте! – я счёл уместным слегка оскорбиться. – Очень даже внимательно слушаю. Кого же и слушать, как не тебя?

Она вновь расцвела, как майская роза. И вдруг откуда-то из недр памяти, из чёрного провала всплыло: «…и не роза вовсе, а ассигейра на рассвете». Какая ассигейра? Нет, явно не долечили меня…

– Ладно, хватит для начала прогулочки, – я улыбнулся. – Прохладно сегодня чего-то… О, вон и метро! А то «такси! такси!»… Наши люди из психушек домой на такси не ездят!

* * *

– …Ну как сам-то? Голова уже не болит после контузии?

Капитан Сагдеев скупо улыбнулся одними губами, в то время как верхняя половина монгольского лица осталась совершенно неподвижной.