Далеко от неба

– Я за пиратов не ответчик. Сам знаешь, где их только ни носит. Всю тайгу испоганили. А что на вашем ухожье – совпадение. Случайность! Чего им, спрашивается, на гарь забредать? Сдуру только. Зарубин, между прочим, не возникает. Понял, что концы искать – пустые хлопоты. В тайге один прокурор – у кого ружье быстрее стреляет.

– У Зарубина, по-моему, другой вариант. Ладно, это его дела. Тогда последний вопрос. К Чикойскому золотишку подбираетесь?

Этот вопрос буквально подбросил Домнича. Он вскочил, спохватившись, тут же сел, посмотрел в окно, выдвинул ящик стола, в котором лежал пистолет, быстро взглянул на пристально следившего за каждым его движением Василия, попытался улыбнуться. Но кривая улыбка еще больше подчеркнула его растерянность и испуг.

– Сказки все это, Василий, сказки, – тихо и торопливо заговорил он, то и дело взглядывая на лежащий прямо под рукой пистолет. – Бабы выдумали, а дураки верят. Какое золото? Сроду его тут не было. И быть не могло. Ты на эту сторону лучше не грузи. Перевернемся – всем конец. Война начнется. Черные уже наезжали, принюхивались. Да и наши, в случае чего, спуску не дадут. Живой души в районе не останется. Сам понимаешь, время какое. Везде беспредел, везде. Сверху донизу.

– А говоришь – сказки.

– Так мало из-за сказок народу сгубили? Эльдорадо сколько веков разыскивают? Тыщи сгинули. Тут только слух пусти.

– Это верно, только пусти…

Василий поднялся и подошел к окну, к которому он до этого сидел спиной. Во дворе уже собралось несколько десятков человек.

– Как думаешь, если я им сейчас скажу, что вы с тестюшкой к Чикойскому золоту вплотную подобрались. Ивана из-за него отравили, ребенка не пожалели. Получается, там оно, поблизости. Братишка, видать, близко подошел.

Домнич решился. Рука его легла на пистолет.

– Иван о золоте и понятия не имел, – тихо, с кажущимся спокойствием, сказал Домнич. Голос его настолько изменился, что Василий невольно оглянулся. Увидев направленный на него ствол, кивнул головой: – Так, значит. А я, губошлеп, и вправду за сказки посчитал. Ну, если Иван нашел, значит, и я отыщу. Он хоть и слепой вокруг зимовья ходил, а весточку мне наверняка оставил. Такая у нас с пацанов еще договоренность была.

Ты пушку-то убери, рано еще. Вот когда доказательства соберу, тогда и сойдемся на узкой дорожке. Сразу говорю, жалеть никого не буду. А сейчас тебе в меня стрелять никакого резону. Даже в целях самообороны. Если бы вы золотишко отыскали, давно бы уже всей кучей в теплые края подались. Куда планируете? На острова какие-нибудь или прямо в рай заокеанский? Только без Ивановой заначки вам его век не сыскать. А кроме меня, заначку эту ни одна душа не отыщет. Понял?

– Дурак ты, Вася. Если, как говоришь, Иван знал, какой смысл в жмурики его определять? Проследили бы – и все дела. Так что к Ивану мы никакого касательства. «Смыслов нет», как мой дорогой тестюшка любит указывать. Только и тебя смыслов нет под ногами путаться оставлять. Шуму от тебя больно много. А шум, в целях безопасности всего райцентра, совсем ни к чему. Так что в целях самозащиты, при свидетелях…

– Друган твой подоспел, – сказал Василий, наклоняясь к окну и, словно случайно, оперся рукой на тяжелый горшок с геранью.

Во двор въехал и резко затормозил перед толпой у крыльца милицейский «уазик». Чикин, с несвойственной ему прытью, выскочил из машины. Собравшиеся стали ему что-то наперебой объяснять, показывая пальцами на окна кабинета Домнича.

– …вынужден защищаться, – словно уговаривая самого себя, пробормотал Домнич. Пистолет в его руке ходил ходуном.

– А то и правда стрельнешь, – повернул к нему голову Василий и, выпрямляясь, метнул в Домнича горшок с геранью. Попав в плечо, горшок силой удара отшвырнул Домнича к стене, щедро осыпав влажной черной землей. Пуля после выстрела угодила в потолок, отколов немалый кусок штукатурки.

Толпа во дворе замерла.

– Поговорим еще, – пообещал Василий и, выйдя в пустой коридор, где жался к стене один лишь Серуня, ногой выбил дверь в соседний кабинет и, распахнув окно, выпрыгнул во двор по другую сторону конторы, где в эти минуты не было ни одной живой души – все, мешая друг другу, столпились на крыльце, пытаясь открыть входную дверь, которую Серуня заложил на засов. Дверь взломали, кинулись к кабинету директора. Василий в это время обошел контору, подошел к сиротливо стоявшему у ворот мотоциклу, завел его и, махнув рукой снова выбежавшим на крыльцо мужикам, погнал по улице.

Домнич, болезненно морщась, сметал левой рукой со стола комья земли.

Чикин, матерясь через каждое слово, отдавал по телефону какие-то приказания.