Далеко от неба

— Исключительно неинтересная для сегодняшнего нашего международного положения тематика произведений, — недовольно пробормотал он наконец. Поэзия сплошняком позапрошлого века. Даже не смешно. Тютчев… Без поллитры не выговоришь. Ты вот, Иннокентьевна, сколь лет прожила, слыхала когда-нибудь про такого? Вот именно. Тют-чев… Классика мировой литературы. Ну и что он тут навалял, этот классик?

Михаил наугад раскрыл томик Тютчева. Чуть шевеля губами, прочел несколько строк. Задумался. Решил перечесть и неожиданно для себя стал читать вслух:

Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…

Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто все — простор везде, —
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.

«На праздной борозде…» — Ништяк. Потому что осень. Борозда тоже блестит, когда сухота. Что интересно — земля, а блестит. А вот «лучезарны вечера» — надо еще пожевать.

Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко еще до первых зимних бурь —
И льется чистая и теплая лазурь
На отдыхающее поле…

Когда Михаил еще только начал читать стихотворение, в комнату вошли отец Андрей и Зарубин. Переглянувшись, остановились в дверях.

— Нет, а я чего говорю? — закончив чтение и помолчав, сказал Михаил. «Пустеет воздух…» Классик, он и есть классик.

— Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить, —

неожиданно прочитал отец Андрей.

— Здорово! — убежденно сказал Михаил и даже головой тряхнул, словно освобождался от каких-то ненужных мыслей. — «В Россию нужно только верить!» Сами написали?

— Тютчев.

— Наш мужик. Утрясется все, возьму почитать. Дадите? — спросил он Зарубина, бережно закрывая книгу.

— Возьми сейчас, — сказал тот и подошел к Василию. — Разобрался?

— Есть маленько. Только концы с концами все равно не связать.

— Например?

— Это Дальний. — Василий бережно прикоснулся к месту на карте. — Артист его после пожара вроде как в резерве держит. Мол, соболь, белка ушли, не хрена там делать? Ивана здесь нашли. С вами беда здесь… Наши зимовьюшки — здесь, здесь, здесь. Так?

— Так.

— Не связывается. Вот… вот… вот… Все в разных концах. Еще вопрос — зачем Ивану эта карта, когда он все эти места, можно сказать, наизусть? И эти, и эти…

— Все верно. Я тебе тогда еще один вопросик подкину. Вышли мы тогда с Машей на ваш участок. Гари там — кот наплакал. Вот, только здесь маленько… на болотине. Впечатление, что подожгли с расчетом. С этой стороны болото, с этой — осыпь. Только и делов, что надымило порядком. Тайга абсолютно не тронута. А слух пошел. Что там на самом деле, никто проверять не пойдет, слишком далеко. За хребтом — чужой район, абсолютно безлюдный. С этой стороны — участок Бутырина. Шабалинский прихлебатель. Если что и видел, молчать будет. Вот и получается — не хотят они никого сюда пускать. Почему?

— Мы там с батей каждую тропку на карачках.

— Никогда ничего странного не замечал?

— Вроде нет. Хотя…

— Вспоминай, вспоминай!

— За этот хребтик редко когда ходили. Соболишку разве в азарте погонишь. Батя нас туда не пускал, говорил, место дурное.

— Так и говорил?

— Ну. Не то чтобы, но непонятки бывали.

— Например?

— Иван пропадал.

— То есть?

— Побежал плашник проверить. Его обежать — часа два, три от силы. А тут до ночи ждем — нету. Ночь — тоже нету. Ладно, думаем, прикорнул с устатку. Перекемарит ночь, утром объявится. Утром тоже нету. И собак нету — с ним подались. Отец говорит — иди по плашнику, а я напрямки за хребтик подамся, сдается, не иначе как туда засвистал, у любопытной головы ноги на ровном месте заплетаются. По голосу слышу — худое у него в голове. Там, как хребтик перевалишь, урочище сразу. Я уже потом, спустя, было дело, вертолетчиков уговорил слетать, чтобы с местоположением определиться…

Василий положил на карту тяжелый кулак.

— Вот здесь оно вроде как начинается, а потом ни фига не понять. Полная хренотень. Туман еще какой-то все время. Здесь вот вроде что-то обозначено, а на деле — полное несоответствие.

— А с Иваном-то что? — не выдержал Михаил. Забыв про книги, он слушал Василия, приоткрыв рот.