Далеко от неба

— Признаюсь, все последние дни живу с ощущением, что все происходящее с нами происходит не потому, что должно произойти, а потому, что не должно, но все-таки происходит. Я, наверное, не очень вразумительно выразил свою мысль, но мне почему-то кажется именно так. Например, это появление Якова. Невозможно, бред какой-то. Хотя, если честно, я рад, что он остался жив.

— Не разделяю вашей радости.

— Это было ужасно — оставить его там, связанного, беспомощного.

— Чувствовали себя виноватым?

— В какой-то мере. Вижу, что не одобряете.

— Вот именно. Думаю, что мы еще не раз пожалеем, что он не остался там навсегда. Насчет же того, что все, что происходит с нами, не должно происходить… Начиная с самой затеи… Пожалуй, соглашусь. А еще идти и идти.

— Дойдем. Обязательно дойдем.

— На чем зиждется ваш оптимизм?

— От преследователей избавились, перевал отыскали. Завтра с утра пораньше с Никитой зарисуем хотя бы начерно всю эту окрестность. Надо придумать парочку-другую названий местным достопримечательностям для будущей ориентировки.

— Назовите этот перевал Случайным.

— Какая же это случайность? Мы его искали и нашли.

— Могли не найти.

Вынырнувший из темноты Никита осторожно дотронулся до рукава Ильина.

— Спит, — прошептал он.

— Кто? — не сразу понял Ильин.

— Этот. Антихрист.

— А чего ты шепчешь?

— Спужался.

— Экий ты стал боязливый, — усмехнулся ротмистр. — Вроде неробкого десятка, а дрожишь, как заяц. Обмылка этого, что ли, струсил? Ему до Антихриста, как мне до Господа Бога. Он сейчас самого себя боится. Со страху к тебе за подмогой прибежал. Как считаешь, стоит ему помогать?

— Ему нечистый поможет. Вона, ни одной звездочки не видать. Все разом сгасли.

Ротмистр и Ильин посмотрели на небо. Еще недавно полное звезд, оно оказалось задернутым сплошной серой пеленой, стершей все его видимое пространство.

— Объясняйте, Ильин. Только не говорите, что это обычное для этих мест явление. Наверняка изучали астрономию, атмосферу, еще там что-то. Что, в конце концов, здесь происходит?

— Теряюсь в догадках. Вернее, никаких догадок. Ничего подобного не должно… Черт знает что. С вашего разрешения запишу в свой дневник. Подскажите время.

— Примерно полночь. Или около того.

— Бабка Анисья сказывала, когда Антихрист явится, люди вокруг себя ничего видеть не будут. Побредут сослепу на общую погибель, — снова встрял в разговор Никита.

— Давненько уже бредут, — не сразу отозвался ротмистр. — А сейчас даже бегом норовят.

— Иди-ка ты спать, — строго сказал Ильин Никите и слегка подтолкнул его в направлении костра. — Нам завтра с тобой чуть свет вон на ту вершинку прогуляться надобно. Определимся, чтобы все вокруг хорошенько разглядеть, а не слепыми, как ты говоришь, дальше продвигаться.

Сослепу действительно не туда забредешь, — обратился он к ротмистру, когда Никита отошел и растворился в сгущающейся тьме.

— Плохо только, что мы сами глаза закрываем.

— О чем вы?

— Так. Размышления. Не боитесь?

— Чего?

— Грядущего Антихриста.

— Вот уж кого не боюсь совершенно. А вот что в природе что-то затевается, это действительно…

— Не знаю, как вы, Ильин, а я баиньки. — Прикрыв рот ладонью, ротмистр притворно зевнул и пошел к палатке.

Ильин вернулся к костру и, присев на камень, стал что-то записывать в походной тетради.

Краешек тусклого солнца, показавшийся из-за дальнего отрога хребта, едва пробился тревожным багровым светом сквозь рваные клочья тумана, наползавшего снизу из долины. Поеживаясь от нешуточной утренней прохлады и пронизывающей сырости, Иван Рудых разворошил угли почти погасшего костра, подбросил на них несколько корявых сучьев засохшего стланика, неодобрительно покосился на задремавшего неподалеку от спящего Зельдовича часового и замер, разглядев на вершине огромного камня неподвижную фигуру уставившегося на небо орочона. Покрутил то ли неодобрительно, то ли удивленно головой и направился было к озеру, но на полпути передумал, вернулся, с трудом забрался по крутой боковине скального обломка к молящемуся, как ему подумалось, проводнику. Сел рядом с орочоном и, как тот, тоже стал смотреть на небо.

— Беду какую дожидаешь? — спросил он, выждав почти минутную паузу.

— Зачем дожидаешь? Сама придет.

— Знак какой был? Или чуешь?

— Ты, однако, тоже чуешь.

— Я-то? Если бы у меня такая чуялка была, я бы уже в сотниках ходил. По правде сказать, муторно чегой-то на душе. Перед боем так-то было, когда черкесы половину сотни нашей порезали.

— Уходить надо.

— Уйдем.

— Скоро уходить надо.

— Чаю сварганим, коней заседлаем и двинем.

— Бога твоего проси, чтобы помогал.

— Берегись бед, пока их нет. Так, что ли?

— Уже есть, однако.

— Чего не помолиться, когда незнамо что творится. Может, мимо пронесет, как считаешь?

— Зверь ушел, птица ушел, никто живой кругом не остался. Верхний мир говорит — подыхать будем.

— Ну, подыхать погодим. Где наша не пропадала. Может, еще отмахаемся. Ладноть, пора казачков подымать.