Далекие часы

У меня отвисла челюсть. Мередит Берчилл никогда не писала и уж точно не посылала статьи в газеты. Я бы предположила, что Рита приукрашивает, но новость была настолько неожиданной, что просто не могла быть неправдой.

— Ее печатали?

— Разумеется, нет! Я о том и толкую: ей набили голову всякой чепухой. Внушили ей идеи не по чину, а такие идеи всегда заводят известно куда.

— Что именно она писала? О чем?

— Не знаю. Она никогда мне не показывала. Наверное, считала, что я не пойму. В любом случае, мне не хватило бы времени: я тогда встретила Билла и начала работать здесь. Война шла, знаешь ли.

Рита засмеялась, но горечь прорезала глубокие линии вокруг ее рта; раньше я не замечала их.

— Кто-нибудь из Блайтов навещал маму в Лондоне?

Тетя пожала плечами.

— Мерри стала ужасно скрытной с тех пор, как вернулась; вечно убегала по своим делам неизвестно куда. Она могла встречаться с кем угодно.

Ее выдала манера речи, едва заметный ядовитый намек; или отведенные глаза? Не знаю, но как бы то ни было, я сразу поняла: в ее словах скрыто больше, чем кажется.

— С кем, например?

Разглядывая коробку кружевных мешочков, Рита щурилась и склонила голову, как будто на свете не было ничего интереснее их аккуратных бело-серебряных рядов.

— Тетя Ри-ита? — протянула я. — С кем еще встречалась мама?

— Ох, ну ладно. — Она скрестила руки, отчего ее груди выпятились вперед, и посмотрела мне в глаза. — Он был учителем, по крайней мере до войны, в районе площади Слон и Замок. — Она демонстративно обмахнула свой пышный бюст. — О-ля-ля! Настоящий красавчик… и его брат тоже; прямо кинозвезды, такие сильные, молчаливые мужчины. Его семья жила в паре улиц от нас, и даже твоя Ба находила повод выйти на крыльцо, когда он шел мимо. Все молодые девчонки были без ума от него, включая твою маму. — Рита снова пожала плечами. — В общем, однажды я увидела их вместе.

Вам знакомо выражение «глаза на лоб полезли»? Мои проделали именно это.

— Что? Где? Как?

— Я следила за ней. — Желание обелить себя побороло любую неловкость или чувство вины, которое могла испытывать тетя. — Она была моей младшей сестрой, вела себя странно, а время было опасное. Я только хотела убедиться, что с ней все в порядке.

Мне было плевать, почему она следила за мамой; мне не терпелось выяснить, что она видела.

— Но где они были? Что делали?

— Я видела их только издали, но этого хватило. Они сидели на траве в парке, бок о бок, только что не друг на друге. Он говорил, она слушала… по-настоящему внимательно, понимаешь… затем он что-то протянул ей, и она… — Рита потрясла пустую пачку. — Чертовы сигареты. Можно подумать, они сами себя скуривают.

— Ри-ита!

Отрывистый вздох.

— Они поцеловались. Она и мистер Кэвилл, прямо в парке, у всех на виду.

Миры столкнулись, фейерверки взорвались, маленькие звездочки замерцали в темных уголках моего сознания.

— Мистер Кэвилл?

— Держись крепче, Эди, милочка: учитель твоей мамы, Томми Кэвилл.

Слова не шли мне на ум, по крайней мере, осмысленные слова. Должно быть, я издала некий звук, поскольку Рита поднесла ладонь к уху и переспросила: «Что?», но звук повторить я не смогла. Моя мама, моя мама-подросток убегала из дома на тайные свидания со своим учителем, женихом Юнипер Блайт, мужчиной, в которого была влюблена; свидания, которые включали подарки и, самое главное, поцелуи. И все это происходило в месяцы перед тем, как он бросил Юнипер.

— Ты неважно выглядишь, дорогая. Хочешь еще лимонада?

Я кивнула; Рита принесла; я залпом выпила.

— Послушай, если тебе так интересно, тебе стоит самой прочесть письма твоей матери из замка.

— Какие письма?

— Которые она писала в Лондон.

— Она никогда не позволит мне.

Рита изучала пятно краски на запястье.

— Ей необязательно знать.

В моем взгляде, несомненно, отразилось недоумение.

— Они лежали в вещах нашей матери. — Рита посмотрела мне в глаза. — И перешли ко мне после ее смерти. Сентиментальная старушка хранила их все эти годы, несмотря на то что они ранили ее в самое сердце. Она была суеверной, опасалась выбрасывать письма. Ну так что, разыскать их?

— О… ну, вряд ли мне стоит…

— Это же письма. — Рита чуть опустила подбородок, отчего я почувствовала себя дурочкой вроде Поллианны.[30] — Их писали, чтобы читать.

Я снова кивнула. Неуверенно.

— Возможно, они помогут тебе понять, о чем твоя мама думала в том роскошном замке.

Мысль о том, чтобы прочесть мамины письма без ее ведома, затронула струнки вины, но я заставила их замолчать. В аргументах Риты есть смысл: хотя письма писала мама, они были адресованы ее семье в Лондоне. Рита вправе передать их мне, а я вправе прочесть их.

— Да, — еле пискнула я. — Да, пожалуйста.

Бремя ожидания

Жизнь жестоко подшутила надо мной: пока я выведывала мамины секреты у той, от которой она больше всего хотела их уберечь, у моего отца случился сердечный приступ.

Известие я получила от Герберта, когда вернулась от Риты; он взял меня за руки и рассказал, что случилось.

— Мне очень жаль, — заключил он. — Я бы сообщил тебе раньше, но не знал как.