Далекие часы

Это была ложь. Наполовину. Я определенно создана для брака. Хотя во время наших отношений я разделяла презрительный скептицизм Джейми по отношению к семейному счастью, это шло вразрез с моей природной романтической чувствительностью. В свое оправдание могу лишь заметить, что по моему опыту, когда любишь кого-то, готов пойти на что угодно, лишь бы его удержать.

Рита медленно выдохнула, в ее взгляде словно переключились передачи: от недоверия через растерянность к усталому смирению.

— Что ж, может, ты и права. Знаешь, жизнь просто течет себе, течет, пока ты не смотришь. Ты встречаешь человека, катаешься на его машине, выходишь замуж и рожаешь кучу детей. А потом в один прекрасный день понимаешь, что у вас нет ничего общего. Разумеется, это немыслимо, что-то должно быть — а иначе с какой стати ты вообще за него вышла? — и все же бессонные ночи, разочарования, тревога… Ужас того, что большая часть жизни уже позади. — Она улыбнулась, как будто поделилась со мной рецептом пирога, а не желанием засунуть голову в духовку. — Такова жизнь, не правда ли?

— Отлично сказано, тетя Рита. Обязательно вставь это в свадебную речь.

— Нахалка.

Ободряющие слова тети Риты висели в прокуренном воздухе, а мы яростно сражались с белыми мешочками. Крутилась пластинка, Рита подпевала мужчине, который проникновенно умолял взглянуть на его улыбку, и наконец я не выдержала. Как бы мне ни нравилось видеться с Ритой, я здесь с тайной целью. Мы с мамой почти не общались после встречи в кондитерской; я отменила наше следующее свидание за кофе, сославшись на завал по работе, и даже поймала себя на том, что пропускаю часть ее звонков. Наверное, мои чувства были задеты. Возможно, это звучит безнадежно по-детски? Надеюсь, нет, потому что это честно. Мама упорно не желала доверять мне, категорично отрицала, что мы были у ворот замка, настаивала, что я все выдумала, и оттого у меня кололо в груди и все сильнее хотелось выяснить правду. А теперь, когда я снова пропустила семейное жаркое, еще больше расстроила маму, пересекла весь город в невыносимую жару, я просто не смогу, не посмею уехать без пары золотых самородков.

— Тетя Рита?

— Да-а? — отозвалась она, хмуро взглянув на ленточку, которая заплелась в ее пальцах узлом.

— У меня к тебе разговор.

— Да-а?

— О маме.

Взгляд такой острый, что я едва не порезалась.

— Она здорова?

— О да, здорова. Ничего такого. Просто я задумалась о прошлом.

— А! Прошлое — это совсем другое дело. И какая же часть прошлого тебя интересует?

— Война.

Она отложила свой мешочек.

— Вот как.

Тетя Рита любит поболтать, но я понимала, что это щекотливый вопрос, и продолжила с осторожностью:

— Вас эвакуировали. Тебя, маму и дядю Эда.

— Да. Ненадолго. Весьма неприятный опыт. Пресловутый свежий воздух! Чушь собачья. А как же сельская вонь и кучи исходящего паром дерьма, куда ни ступи? И они называли нас грязнулями! С тех пор я совсем по-другому отношусь к коровам и сельским жителям; всей душой мечтала поскорее вернуться домой и попытать счастья с бомбами.

— А мама? Она чувствовала то же самое?

Молниеносный недоверчивый взгляд.

— Почему? Что она рассказала тебе?

— Ничего. Она ничего мне не рассказала.

Рита вернулась к работе над белым мешочком, но в ее опущенных глазах появилось смущение. Я почти видела, как она кусает язык, сдерживая поток слов, которые ей хотелось, но не следовало произносить.

Кровь вскипела в моих жилах от предательства, но я сознавала, что другого шанса не будет.

— Тебе же известно, какая она, — пропела я.

Тетя Рита резко фыркнула и не стерпела. Она поджала губы, искоса посмотрела на меня и наклонила голову.

— Ей там нравилось, твоей маме. Она не желала возвращаться домой. — В ее глазах сверкнуло замешательство, и я догадалась, что попала по давнишней больной точке. — Да какой ребенок откажется быть с папой и мамой, со своими родными? Какой ребенок предпочтет остаться с чужой семьей?

«Ребенок, который чувствует себя не в своей тарелке, — подумала я, вспоминая свои собственные виноватые шепотки в темных углах спальни двоюродных сестер. — Ребенок, которому кажется, что он застрял в чужом месте». Но я смолчала. Я понимала, что такая женщина, как моя тетя, которой выпало счастье оказаться на своем собственном месте, не примет никакого объяснения.

— Возможно, она боялась бомб, — наконец предположила я; мой голос был хриплым, и я откашлялась. — Ночных налетов.