Далекие часы

— Есть! Вот она. — Библиотекарша протянула мне газетную статью, датированную тринадцатым мая 1941 года, и взглянула поверх очков в форме полумесяцев. — Очевидно, Раймонд Блайт проявил немалую щедрость в своем завещании.

Статья была озаглавлена «Щедрый дар литературного покровителя спасает институт» и сопровождалась фотографией улыбающейся женщины в джинсовом полукомбинезоне с экземпляром «Слякотника» в руках. Я просмотрела текст и убедилась, что мисс Йетс права: львиная доля авторских отчислений после смерти Раймонда Блайта была поделена между католической церковью и еще одной группой.

— Институт Пембрук-Фарм, — медленно прочитала я. — Здесь говорится, что это группа защитников окружающей среды из Суссекса. Они занимались продвижением рационального природопользования.

— Значительно опередили свое время, — заметила мисс Йетс.

Я кивнула.

— Может, проверим картотеку наверху? — предложила она. — Посмотрим, что еще можно найти.

Мисс Йетс так обрадовалась новому повороту событий, что ее щеки порозовели, и я показалась себе жестоким чудовищем, когда ответила:

— Нет, сегодня нет. Боюсь, мне не хватит времени.

Она печально поникла, и мне пришлось добавить:

— Очень жаль, но отец ждет отчета об исследовании.

Это было правдой, однако домой я отправилась не сразу. Боюсь, я была немного неискренней, заявив, что с радостью посвятила выходные папиным библиотечным розыскам по трем причинам. Я не лгала, все три причины были истинными, но существовала еще одна, четвертая, более тягостная причина: я избегала матери. Это все письма виноваты; точнее, моя неспособность оставить закрытой чертову коробку из-под тапочек, переданную Ритой.

Видите ли, я прочла все письма. В вечер девичника Сэм я забрала их домой и жадно проглотила, одно за другим, начав с маминого прибытия в замок. Вместе с мамой я мерзла в первые месяцы 1940 года, над моей головой бушевала битва за Англию, [39]по ночам я дрожала в бомбоубежище Андерсона. [40]В течение восемнадцати месяцев почерк постепенно становился все более аккуратным, а стиль — зрелым, пока наконец в предрассветные часы я не добралась до последнего письма, посланного домой как раз перед тем, как за Мередит приехал отец и забрал ее в Лондон. Письмо было датировано семнадцатым февраля 1941 года и имело следующее содержание: